Темная Дейзи

– Почему нет? Какого будущего мне ждать? Я ничтожество.

Она улыбнулась и покачала головой: – Единственные ничтожества в этом мире это люди, притворяющиеся кем-то; люди, считающие себя лучше других из-за того, как они решают выглядеть, разговаривать, голосовать, молиться или любить. Люди не одинаковые, но разные, они разные, но одинаковые. – Тогда я была слишком маленькой, чтобы понять, но теперь, кажется, понимаю.

– И, Дейзи… – сказала бабушка, услышав, как ко входной двери подошли гости.

– Да, бабуля?

– На этот день рождения лучше оставь ножницы в ящике.

Она знала. Бабушка знала, что я отрезала волосы Лили, но никогда об этом не говорила. Я понятия не имею, что сделало мое лицо – я всегда слабо контролировала его выражения – но мое тело застыло.

– Я всегда буду хранить твои секреты, дорогая, – улыбнулась бабушка. – И ты всегда будешь моей любимицей. Тебе просто нужно опровергнуть мнение всех этих докторов для меня. А что касается твоих сестер… Альберт Эйнштейн однажды сказал, что слабые люди мстят, сильные – прощают, а умные – игнорируют. Это одна из немногих вещей, где он ошибся. Успех – лучшая месть. Запомни это.

Прежде, чем она смогла добавить что-то еще, маленькая, но тесная группка пятнадцати- и шестнадцатилеток прибыла в Сигласс. Лили и Роуз провели их по перешейку как стадо овец, пока не наступил прилив. Каждый был разодет, чтобы впечатлить других. Единственным, кого я узнала среди них, был Конор, неплохо подражавший Тому Крузу в «Лучшем стрелке». Он не снимал свои очки-авиаторы в доме, даже когда стемнело, поэтому постоянно врезался в мебель и людей, но думал, что выглядит круто.

Мне разрешили остаться внизу до тех пор, пока Роуз не задула шестнадцать свечей на своем торте. Бабушка создала просто волшебный торт Мальтезер, похожий на витающую в воздухе пачку шоколадных конфет. Цифра шестнадцать была выложена шоколадными шариками. Это действительно смотрелось впечатляюще. Когда блюда унесли, Роуз начала открывать свои подарки, сидя в окружении друзей и родных. Моя мать подарила ей красивое бледно-голубое дизайнерское платье, и я ощутила разрастающуюся во мне зависть, причиняющую боль. Но я была не единственной. Лили смотрела на то платье так, будто оно должно принадлежать ей. Когда Роуз открыла подарок бабушки – кольцо из бронзы, серебра и золота, которое она носит по сей день – я едва сдержала слезы. Кольцо было таким красивым, прямо как моя сестра. Мне хотелось, чтобы оно было моим.

– Время идти спать, Дейзи, – сказала моя мать при всех, и я немного ее возненавидела. Я не ощущала себя ребенком, хоть и была им, и мне не нравилось, как она разговаривала со мной в присутствии остальных. Я уже была достаточно взрослой, чтобы понять, что моя мать всегда хотела упрятать меня от мира, словно стыдилась меня. По крайней мере, так мне казалось.

Одиннадцатилетняя я ушла наверх, но не легла спать, как приказано.

Вместо этого я проскользнула в спальню сестер, пока все так веселились внизу, что не заметили. Я открыла их шкаф и нашла бледно-голубое платье, подаренное матерью Роуз. На нем все еще были бирки. Мне было все равно, что оно было не моим и было больше на несколько размеров. Мне надоело носить старые и выцветшие обноски. Я надела платье и полюбовалась своим отражением в зеркале. Разочаровавшись от увиденного, я взяла один из бюстгальтеров Лили, набила его носками и снова натянула платье. Я выглядела лучше, хоть одна искусственная грудь была больше и выше другой. Потом я украла туфли на низком тонком каблучке, такие большие, что в них невозможно было ходить, но это меня не волновало. Я никогда не знала своего размера обуви в детстве, потому что я просто носила то, из чего выросли Лили и Роуз.

Я взяла у сестер косметику. Я не умела ее наносить – меня этому никогда не учили – но я поставила себе пятерку за усилия. Потом я сделала себе начес. Я все еще не понимаю, почему всем казалось это красивым, но в 1985-м объемные волосы были крутыми. Я обливала творение на моей голове лаком для волос, пока не начала кашлять, а затем оценила результат в зеркале. На лице красовалась кричащая смесь розовой помады и синих теней для век, волосы выглядели так, будто я засунула пальцы в розетку, но голубое платье было красивым, поэтому мне понравилось увиденное.

Не зная, что делать дальше, но все еще в настроении заниматься чем-то недозволенным, я открыла дневник Роуз, который она держала возле своей кровати. Я понимала, что написанное было личным, но я хотела знать все о жизнях моих сестер. Я нашла одну из колыбельных Роуз, нацарапанную на клочке бумаги, спрятанном между страницами, и спела ее вслух.

На половине Лили были разбросаны журналы – она обожала Just Seventeen – и поверх открытой страницы валялись ножницы, которыми она вырезала лица своих любимых участников бой-бэндов, чтобы приклеить на стену. В то время Лили была одержима мальчиками и, справедливости ради, они тоже были довольно одержимы ею.