Темная Дейзи

Родные Дейзи Даркер темнее других были.
Когда одна умерла, вся семья солгала,
                               на смерть глаза они закрыли.

Бабуля Дейзи Даркер хоть старше, но не мудрее их.

От ее завещания всех замутило,
                               этим смерть она себе заслужила.

Отец Дейзи Даркер всю жизнь

                               под свою песню плясал.
Его эгоизм, его пианино,
                               свели его в гибельную трясину.

Мать Дейзи Даркер была актрисой

                               с сердцем изо льда.
Не всех детей своих любила,
                               роль потерять она заслужила.

Сестра Дейзи Даркер, Роуз, была старшей из трех.

Тихой, красивой и умной, но умрет она одинокой.

Сестра Дейзи Даркер, Лили,

                               была самой тщеславной из них.
Эгоистичной, избалованной, самодовольной
                               ведьмой, смерти достойной.
Племянница Дейзи Даркер
                               была развитым не по годам ребенком.
Но и неспособным выжить
                               в дикой природе брошенным утенком.

Тайную историю Дейзи Даркер

                               кто-то должен был рассказать.
Но ее сломанное сердце – лишь начало
                               того, что нужно узнать.

Семья Дейзи Даркер лгала

                               слишком много лет напролет.
Свои последние часы перед смертью
                               они провели, получая свое.

Ветер снаружи воет, словно хор призраков.

– Почему мое имя зачеркнуто? – тонким голоском спрашивает Трикси.

– Имя Нэнси тоже зачеркнуто, – шепчет Лили.

Роуз пытается успокоить обеих: – Это еще ничего не значит…

– Конечно это что-то значит! – огрызается Лили. – И я думаю, мы все знаем, что. Мы должны были поискать Нэнси. Должны были что-то сделать. О, боже, – говорит Лили, глядя на Роуз и отходя на шаг от сестры. – Это ты. Только ты выходила из комнаты, а теперь строки снова зачеркнуты. Ты всегда придумывала странные стихотворения, когда мы были детьми. Это ты, ты все это сделала. Ты уколола Трикси и притворилась, что спасла ее! Как ты могла? Зачем?

– Что она мне вколола? – шепчет Трикси.

– Это сделала не я! – говорит Роуз.

– Где Нэнси? – вопит Лили.

– Я не знаю!

– Я тебе не верю! Ты сказала, что нам не нужно ее искать, а теперь я знаю, почему! – Лили заслоняет собой свою дочь, которая выглядит напуганной до смерти. Роуз делает шаг вперед и мы все смотрим на пистолет у нее в руке. – Не. Подходи. К. Моей. Дочери.

– Я ничего не сделала! – говорит Роуз, заводя пистолет за спину.

– Подождите! – окликает их Конор.

– Не вмешивайся. Ты, наверное, помогаешь ей. Я вам не доверяю, – отзывается Лили.

– Сейчас не время набрасываться друг на друга, – мягко отвечает Конор.

– Почему нет? – срывается Лили.

Он поднимает руки, сдаваясь: – Посмотрите на следы ног.

Мы смотрим на пол и видим, что он имеет в виду. К задней двери и от нее тянется дорожка грязных следов ног. Это напоминает мне, когда отец Конора забывал снять свои садовые ботинки, навещая Сигласс. Грязь, которую приносил в дом Брэдли Кеннеди, сводила мою мать с ума. Я смотрю на ноги Роуз и на ее маленькие, безупречно белые кроссовки. Только большие грязные ботинки могли оставить такой беспорядок. Звук будильника продолжает раздаваться вдали, а открытая дверь, ведущая в сад, снова хлопает на ветру. Мы молча смотрим, как Конор подходит к ней.

– Пожалуйста, не выходи туда, – говорю я.

Он колеблется, но потом выходит под дождь, включая фонарик. Он захватил его, когда мы были еще в гостиной, хоть электричество уже включилось. Словно он знал, что ему придется выйти в темноту.

Мы с сестрами смотрим с порога, как Конор выходит на крыльцо, медленно освещая фонариком сад. Луч слишком слабый, чтобы осветить море, атакующее камни за стеной, и светит только примерно на метр вперед. Дождь теперь ослаб, но не прекращается, будто небо плюет Конору в лицо, но он идет вперед сквозь мрак, пока луч не падает на дальнюю скамью. Именно там моя мать любила сидеть и наслаждаться видом цветов, под магнолией, посаженной ею с отцом Конора. Дерево, которое она считала символом надежды, всегда выглядит немного мертвым зимой.