Темная история

Он все еще видел в ней – себя. И ту долгую, холодную, отчаянную ночь, когда он сбежал из приюта и был готов пойти куда угодно, лишь бы не возвращаться. Тогда на какой-то краткий миг он всерьез задумался о том, каково это вообще – умереть по своей воле, перестать существовать. Перестать страдать. Задумался – и его долго тошнило в слякотном снегу у стены какого-то паба; тошнило от отвращения, что он вообще посмел допустить подобную мысль.

Тогда, в этой промозглой шотландской ночи, на плечо замерзшего, почти отчаявшегося мальчишки опустилась теплая, твердая рука. Рука помощи, предопределения.

Рука человека, ставшего ему отцом.

Филипп улыбнулся, как всегда улыбался при этом воспоминании, и тряхнул головой, испугав случайного прохожего резким движением.

Отец не был религиозен, но уважал чужие воззрения – удивительно для такого человека. Хотя, если задуматься, этого следовало ожидать.

Они были совершенно разными людьми, шотландский приютский волчонок, любимой компанией которого были музыка и книги, – и привыкший осуществлять любую свою прихоть капризный мужчина, стоявший во главе одиозной, жестокой организации. И все же Филипп любил отца со всей силой своей изголодавшейся по теплу души, и тот платил ему той же монетой, снисходительно и безоговорочно принимая все странности своего нелюдимого воспитанника.

Лицо Бруно Хорста было первым видением, которое Филиппу показал огонь… и то, что двадцать лет спустя отец был все еще жив, наполняло МакГрегора ускользающей, эфемерной надеждой.

Быть может, и Габриэль…

Двери бесшумно разъехались перед ним, пропуская Филиппа внутрь здания. Секретарша наградила его испуганным взглядом, смотря виновато, будто ее только что поймали на чем-то неприличном.

МакГрегор подошел и размашисто расписался в журнале, где витиеватым почерком были старательно выписаны имена; налет старины, намеренный и напоминающей об истории организаций.

Взгляд на мгновение задержался на журнале, на вчерашнем дне и стоящих рядом именах.

Philip MacGregor. Gabrielle van der Sterre. Daniel Verlee.

По коже внезапно продрал мороз.

Как в старой примете; кто-то только что наступил на мою могилу. Смешно.

– МакГрегор. – Филипп вздрогнул, вырванный из размышлений ненавистным голосом, тенором с отчетливыми нотками издевки. Он неторопливо повернул голову влево, краем глаза следя, как из-за стойки выходит Даниэль Ферле. Испуг секретарши получил неожиданное объяснение, но МакГрегор почему-то не верил, что Ферле опустится до чего-то столь банального, как интрижка с простой сотрудницей; вероятно, на уме Даниэля было что-то более изощренное, что-то, связанное со списком допуска и пропусками.

Не мое дело.

Филипп выудил из кармана бейдж с логотипом организации и неторопливо прикрепил его к серому свитеру, стряхнув с плеча несуществующую пыль. Сегодня МакГрегор изменил костюму и не стал надевать любимую футболку, зная, что Вайлахер непременно пройдется по его наряду и привлечет излишнее внимание к его и без того выделяющейся на общем фоне фигуре.

– Смотрю, Вайлахер не теряет надежды заманить тебя в свои сети. – Усмешка Даниэля была снисходительной, но Филипп, перед глазами которого все еще стоял образ отца, отказался поддаваться на его игру.

– Возможно, я все-таки приму его предложение, – спокойно отозвался МакГрегор и ощутил мстительную радость при виде неприятного выражения, на миг промелькнувшего на лице Ферле. Удо Вайлахер, один из лидеров Комиссии, не оставлял надежды перевести Филиппа в Брюссель, но пока что МакГрегор не мог заставить себя расстаться с Лондоном, со своим холодным, восхитительно одиноким домом на окраине.

– А может, мое? – Даниэль уже не первый год пытался заманить Филиппа работать в свою F &F, «Fabrique du Flemalle», и МакГрегор совершенно не понимал причин подобной настойчивости. Он был на месте в Комиссии, пусть и возглавлял лондонский филиал, а не сидел в главном офисе, в Бельгии.

– Иногда нужно просто признать, что ты проиграл, Ферле. – Филипп наградил собеседника совершенно волчьей ухмылкой, но Даниэль отказался признавать поражение. Наоборот, улыбнулся и кивнул на стаканчик с кофе в руке МакГрегора.

– Признай, у «Флемаля» за плечами не только история, но и стиль. Шампанского? – Он умел быть обаятельным, наследник главной оружейной корпорации Бельгии, и Филипп не мог этого не признать.

По-настоящему Ферле не мог похвастаться историческим превосходством; история Комиссии насчитывала несколько столетий, ведя свое начало еще с шестнадцатого века, когда Австрия, Лондон, а затем и Льеж ввели тесты на безопасность огнестрельного оружия.

«Fabrique du Flemalle» было всего сто пятьдесят лет, но Ферле действительно был прав насчет стиля, свидетельством тому было вопиющее совершенство его одеяния и прически. Филипп нехорошо прищурился, оценивая возможности.