Темная муза

Я побежал. Падал мокрый снег. На заднем плане, в конце короткой улицы, я увидел выделяющийся на фоне неба темный сводчатый проход, огромную, циклопическую структуру и за ней — море света. Я спросил полицейского, где я нахожусь.

«У ворот Сен-Мартен, месье». Несколько шагов — я вышел на большие бульвары и пошел по ним. На театральных часах была четверть седьмого. Время абсента, и мои друзья могли бы ждать меня, как обычно, в кафе — «Неаполь». Ускорив темп, я спешил, позабыв больницу, мою печаль, и мою бедность. Но снаружи от кафе «Кардинал» я случайно натолкнулся на стол, за которым сидел некий господин. Я знал его только по имени, но он поздоровался со мной, и я сразу прочитал в его глазах то, что он подумал: «Вы здесь? Итак, Вы не в больнице! Замечательное жульничество — то обращение за помощью!»

Я был уверен, что этот человек — один из моих неизвестных благодетелей, один из тех, кто дал мне милостыню, и я понял, что для него я был нищим, который не имел права заходить в кафе. Нищий! Очень подходящее слово. Оно продолжало звучать в моих ушах, и обжигающая волна прилива к моим щекам, волна позора, унижения и гнева.

Подумать только, что всего шесть недель назад я сидел за этим самым столом с директором того театра, где шла моя пьеса. Я пригласил его поужинать со мной, и он обращался ко мне «дорогой мэтр». Репортеры карабкались друг по другу, чтобы взять у меня интервью; фотографы умоляли оказать им честь и разрешить продажу моего портрета. А теперь, нищий, заклейменный человек, изгой общества.

Побитый, выдохшийся, загнанный насмерть, я крался по бульварам подобно ночной птичке. Пробрался назад, в свою нору, к остальным зачумленным. Там я закрылся в своей комнате. Теперь она была моим домом.

Когда я размышляю над моей судьбой, я вижу руку Невидимого, муштрующую меня, ведущую меня к цели, которую сам я был все еще не в состоянии разглядеть. Он даровал мне славу — и в то же время Он отнял у меня мирские почести. Он унизил меня — и одновременно Он поднял меня. Он заставил меня пресмыкаться в пыли, чтобы возвысить меня.

И снова мне пришла в голову мысль, что Провидение собирается возложить на меня некую задачу, которую я должен выполнить в этом мире, и что мои беды были началом моей подготовки к исполнению моей миссии.

Я выписался из больницы в феврале, не излеченный от моей болезни, но защищенный от мирских искушений. Уходя, я хотел поцеловать руку нашей доброй матери, которая, не читая мне проповедей, указала мне путь к Кресту, но меня удержало чувство благоговения перед тем, что не должно быть осквернено.

2

СВЯТОЙ ЛЮДОВИК ЗНАКОМИТ МЕНЯ С ХИМИКОМ ОРФИЛОЙ

Я продолжал свои химические исследования в течение зимы в скромно обставленном доме, мною арендованном. Я проводил там весь день, но по вечерам отправлялся ужинать в кафе, где художники различных национальностей сформировали свой клуб. После ужина я обычно посещал семейство, чей дом я когда-то оставил в припадке пуританства. Их дом был местом встреч ху-дожников-анархистов, и я чувствовал, что мне придется вытерпеть здесь всё, что я предпочел бы не видеть и не слышать: раскованные и легкие манеры, свободная мораль, преднамеренная безбожность. Они были талантливы и бесконечно остроумны. Но только один из них был гением, дикарем, который с тех пор сделал себе громкое имя.

Тем не менее это был семейный круг. Они любили меня, и я был в долгу перед ними, так что я закрывал глаза и затыкал уши, стараясь не обращать внимания на их небольшие личные дела, которые не были моей заботой.

Если бы я избегал этих людей из-за необоснованной гордыни, мое наказание было бы логично, но поскольку моя отчужденность явилась результатом моих усилий очистить мою индивидуальность и очистить мой дух с помощью раздумий в одиночестве, мне трудно понять действия провидения в этом вопросе. Я по своей природе гибок и готов с охотой приспосабливаться к окружающим из чистой любезности и опасения показаться неблагодарным. Поскольку я был исключен из более высокого общества из-за моей жалкой и скандальной бедности, я был благодарен этим людям за прибежище в долгие зимние вечера, хотя чересчур свободный тон их бесед задевал меня за живое.

После того, как мне открылось, что невидимая рука руководила моими шагами, когда я шел по моей суровой дороге, я больше не чувствовал себя одиноким. Я держал под строгим контролем свои действия и слова, хотя иногда терпел в этом неудачу. Но стоило мне согрешить, как я немедленно попадался, и назначенное наказание было настолько пунктуальным и так точно подходило для преступления, что не оставалось места для сомнений относительно вмешательства силы, которая карала, чтобы преобразовать.