Темная сторона Петербурга

Потому что рано или поздно, но, занимаясь подобными случаями, вы непременно столкнетесь с мыслью или ощущением, что да – чья-то кровавая душа выползла из преисподней и рыщет по миру в поисках новой оболочки, дабы творить с ее помощью зло. Она испытывает дикую, неуемную жажду, неизвестно кем и для чего вложенную ей от рождения, и мало что способно этой жажде противостоять.

Подобная мысль способна свести с ума.

И что тогда защитит нас всех перед лицом зла?..

До конца я в эту его теорию так и не поверил.

Какая связь имелась между Семагиным, Мишей Новиковым, Николаем Радкевичем и Джеком-потрошителем? Какое могло быть между ними связующее звено?

Кто был по-настоящему виноват в их безумии и маниакальном стремлении к убийству? Сходные врожденные устремления, жизненные обстоятельства или сама Идея убийства, очищающего мир от греха?

Не знаю. Я всего лишь врач-психиатр, и не слишком хороший: в своем деле мне не хватает самоотверженности. Я ведь не желаю по-настоящему глубоко погружаться в потемки сознания больных. Я опасаюсь повстречать в них собственное отражение.

Для меня все смутное понимание и страх перед нераскрытой загадкой воплотились в той незатейливой песенке, которую я когда-то услышал в больничном коридоре родимой Пряжки:

Там, где лихо повстречается с бедой,
Позатянет все крапивой-лебедой,
А если смерть с косою где пройдет —
Кровяникою тропинка зарастет.

О реинкарнации же я и вовсе ничего знать не хочу. Не надо.

Мост-призрак

Петроградская сторона

На углу Кронверкской улицы стоял когда-то деревянный дом.

В 1911 году прежний его владелец умер. Наследник, не испытывая ностальгической привязанности к случайно доставшейся ему рухляди, рассудил, что в ремонт прогнившего строения деньги вкладывать – все равно что в крысиную нору их метать, однако земля в столице стоит недешево. Поэтому решено было старый дом снести, а площадку использовать под строительство другого здания.

И вот артельщики из-под Пскова принялись ворочать лопатами землю, копать котлован под новый фундамент во дворе семнадцатого дома.

В пятницу, в три часа пополудни один из них, Емельянов, с размаху всадил лопату в грунт, она ударилась обо что-то твердое и застряла.

Артельщик выругался, потащил лопату обратно, но она засела прочно. На зов первого подошел второй артельщик. Мужики, приложив мощное усилие, лопату выдернули, едва не обломив ее черенок, а с нею вместе выворотился наружу немалый пласт трухлявой, хотя все еще плотной древесины и вдобавок – человеческий череп, желтовато-коричневый, перекошенный набок и кривозубый. Артельщики ахнули, побросали инструмент, закрестились.

Прибежал подрядчик. Мужиков отогнал, поворошил раскоп.

И открылся в земле деревянный настил, сверху еще вполне крепкий, видимо, это были полы старого здания, ушедшие с годами глубоко в землю.

Вытащили одно бревно, другое – внизу оказалось несколько человеческих скелетов.

Дело выходило совсем подозрительное. Подрядчик, не желая впутываться в уголовщину, остановил работы и побежал докладывать о находке.

Артельщики, бурно обсуждая между собой происшествие – к чему здесь человечьи кости лежат и не клад ли тут, часом, зарыт, – вылезли из ямы, уселись в теньке на перекур.

Котлован опустел, и только выброшенная на дно ямы черепушка одиноко щерила невеселый кладбищенский ухмыл.

* * *

– Что это они там разгалделись?

Александра Волынцева, дочь адвоката Волынцева, сидела на подоконнике в своей комнате и, скучая, разглядывала двор. Какое-то время ее занимало глядеть, как трудятся артельщики-земплекопы внизу, но теперь и они ушли, и во дворе семнадцатого дома не осталось совсем ничего интересного – извлеченный из земли череп с подоконника не просматривался. А жаль.

С детства Саша Волынцева носила в душе восторженную тягу ко всему мистическому, иррациональному, жуткому и необъясненному. Череп ее порадовал бы.

Она нервничала теперь, сидя на подоконнике, потому что ждала. Ни одного праздника в своей жизни она не ждала так, как нынешней пятницы. Всю неделю ее мучило, что дни размазываются тягучей патокой – с того самого момента, когда мать, торжественно блестя глазами, объявила: задуманное предприятие удалось. Госпожа Алимова, самый известный медиум Санкт-Петербурга, обещала быть на их светском рауте. Сегодня.

Саша задернула занавеску и начала расхаживать по комнате, обкусывая заусенцы на пальцах. Еще немного, и она изглодала бы и ногти – привычка, за которую ее с пяти лет безжалостно била по щекам нянька, но тут в квартире раздался звонок.

Заливистое электрическое пение заставило сердце Саши трепыхаться воробьем.

Ей пришлось усилие над собой сделать, чтобы не выбежать навстречу гостье, а выйти степенно.

Госпожа Алимова превзошла самые смелые Сашины ожидания. Она была восхитительно странной.