К несчастью для Калифиа, его призыв к нарушению данного табу не был поддержан общественным мнением. В действительности подавление сексуальных импульсов является требованием всех без исключения обществ. Разница лишь в том, где именно проходит граница дозволенного.
Слово «викторианский» часто ассоциируется у нас с сексуальным подавлением, и дело тут, судя по всему, вот в чем. Хотя, как я говорила выше, исторический маятник сексуальных свобод постоянно качается из стороны в сторону, его последнее сильное колебание к непомерной благопристойности пришлось как раз на эпоху викторианской Британии. Однако, как указывали историки-ревизионисты, – в частности Мэтью Суит, – популярное представление о викторианцах как о людях, у которых даже голые ножки стола вызывали возмущение, не совсем корректно[113]
. В действительности это было противоречивое общество, которое умудрялось совмещать порой тошнотворно-сентиментальное отношение к детям с широко распространенной детской проституцией, и до 1875 года возраст согласия составлял всего двенадцать лет.И в то же время нет сомнений, что уровень подавления в викторианском обществе был выше, чем в современном, и что результатом этого стали ужасающие зверства, прежде всего, в отношении геев и незамужних матерей. Сексуальное подавление – это грубый инструмент, но мы не можем полностью отказаться от него, на что нам указывают ошибки 1970-х. Радикальные устремления сексуального либерализма не работают в мире, в котором человеческая сексуальность далеко не всегда прекрасна, но зачастую безнравственна и отвратительна. Желание освободить «пескарей» – это хорошо, но опрометчивые действия могут привести к тому, что неограниченную свободу получат также и «щуки». Иной расклад просто немыслим в обществе, где все связано со всем.
Однако прогрессистский нарратив затушевывает эту истину, тем самым нанося ужасный вред «пескарям», которые, таким образом, приносятся в жертву делу сексуального освобождения. Для общества ставить на первое место желания людей с высоким уровнем социосексуальности с необходимостью означает отдавать предпочтение желаниям мужчин (исходя из естественного распределения этого параметра), а чтобы удовлетворить их, нужны другие люди, и в основном это молодые девушки.
Сторонники сексуального тэтчеризма будут отмахиваться от этой проблемы, настаивая на том, что «пескари» вполне способны пользоваться своей свободой, говоря «нет». Они могут даже обвинить меня в том, что я проявляю высокомерие, когда говорю о ком-то как о «пескаре». Однако я полагаю, что многие читатели смогут вспомнить случаи, когда попытка воспользоваться своей свободой перед лицом сексуального принуждения не оказалась действенной для них или для кого-то еще – подобно тому как большинство из нас могут вспомнить случаи, когда кто-то из наших знакомых был использован его работодателем вопреки его воле. На поле сексуальности далеко не все игроки находятся в равном положении, но в интересах сильных мира сего – убедить нас, что это не так.
Когда мы сдираем всю сексуальную мораль до голых костей, оставляя только принцип согласия, мы освобождаем путь для некоторых особенно хищных «щук». Как показывает пример пропаганды педофилии, системы согласия недостаточно, чтобы защитить от вреда тех, кто находится в уязвимом положении. Учитывая всю важность и сложность проблемы сексуальных отношений, нам требуется чрезвычайно сложная моральная система, и едва ли различные Мишели Фуко или Гейл Рубины смогли бы ее создать.