Феминисткам вполне успешно удавалось бороться с этим ограничением свободы, выступая за широкий доступ к абортам и контрацепции. Это дало определенные плоды, и женщины действительно обрели больший вес в вопросах о том, когда они хотят детей и хотят ли вообще. Но что делать со случаями, когда женщины, наконец, рожают? В этот момент обе традиции внезапно занимают антинаталистическую позицию, игнорируя мнение всех матерей, то есть – даже при исторически низком уровне рождаемости – мнение как минимум трех четвертей женщин. Меньше 3 % статей и книг по современной гендерной теории касаются вопросов материнства[333]
. Хотя, конечно, если учесть, что среди женщин в академии больше чем у половины нет детей[334], игнорирование этой темы становится менее удивительным. Вся эта проблематика просто выпала из поля зрения.А еще дело в том, что индивидуалистическая логика рассыпается при попытке разобраться с материнством. Ситуация беременной женщины подразумевает двух людей, ни один из которых не является полностью автономным. Нерожденное дитя нуждается в матери, которая поддерживает его жизнь, а сама она не может разорвать эту связь иначе, как с помощью медицинского вмешательства, следствием которого будет смерть ребенка. Даже после рождения пара мать – ребенок остается единым целым, связанным как эмоционально, так и физически. И еще много лет ребенок будет несамостоятельным существом, не способным выжить без попечения хотя бы одного из родителей.
Психоаналитик и педиатр Дональд Винникотт писал, что «не существует такой вещи, как младенец. Существует только младенец и кто-то еще». Эту мысль развивает писательница Лея Либреско Сарджент:
Некоторые феминистки настаивают, что женщины должны совсем отказаться от материнства. Так, например, в своей книге 1979 года «Диалектика пола» Шуламит Файерстоун приводит свое знаменитое рассуждение, что освобождение женщин от патриархата возможно лишь через их освобождение от репродуктивной функции, а для этого мы однажды начнем вынашивать детей вне человеческого тела. Как считает Файерстоун, если женщина не может участвовать в воспроизводстве детей точно так же, как мужчина, ей не нужно вообще вовлекаться в этот процесс.
В определенной степени это возможно как минимум для индивида. Но мы не можем вовсе устранить зависимость одних людей от других, потому что, даже если женщина решит никогда не заводить детей, она все равно однажды состарится и сама попадет в почти детскую зависимость от других. Ведь и сама Шуламит Файерстоун – незамужняя, бездетная и отстранившаяся от семьи в свои поздние годы – осталась под конец жизни очень уязвимым человеком, особенно из-за своего психического заболевания. Какое-то время ее поддерживали друзья и поклонники, но потом группа распалась, потому что ее не удерживали ни брак, ни кровные узы. Ведь общие идеалы и взаимная симпатия – это более зыбкий фундамент для отношений, чем пожизненные обязательства. О Файерстоун никто не заботился, и она умерла дома – совсем одна, в возрасте шестидесяти семи лет. Ее тело было обнаружено только через несколько дней, и экспертиза показала, что она умерла от голода[336]
.Немного измененная, фраза Винникотта применима почти ко всем людям на том или ином периоде жизни: «Нет такой вещи, как человек. Есть только человек и кто-то еще». Однако, будучи этим «кем-то», человек лишается части своей собственной свободы – и никто, очевидно, не хочет себе такой участи. Именно поэтому, борясь против институтов брака и материнства, феминистки второй волны ставили себе целью «освобождение женщин» – женщины якобы были в цепях, и эти оковы должны быть сброшены.