Темная сторона сексуальной революции. Переосмысление эпохи эротической свободы

Поэтому, когда социальные структуры распадаются, ребенок оказывается в руках именно того человека, чьи естественные инстинкты биологически побуждают посвящать себя этому ребенку. Шуламит Файерстоун признавала этот факт, когда писала: «Поскольку отношение “мать – ребенок” остается в силе, неудивительно, что при распадении общины все “крестные родители” – в том числе генетический отец – сбегают, и мать остается в безвыходном положении, даже без той защиты, которую давал обыкновенный брак». Конечно, сама Файерстоун видит в этом всего лишь еще одно доказательство репрессивной природы материнства и еще один повод совершенно от него избавиться. Но все равно фраза «даже без той защиты, которую давал обыкновенный брак», остается очень точной. Плоский феминистский анализ брака видит в нем только инструмент мужского контроля над женской сексуальностью. Мы не спорим, что это так, просто это далеко не единственная его функция. Брак еще и дает защиту, которая становится заметна только в контексте детей.

Неверный солдат

Раньше брак был супружеским союзом, «священным таинством, в котором мужчина и женщина становятся одной плотью», как говорится в тексте одной из брачных служб Церкви Англии. За некоторыми исключениями – бесплодные люди тоже могли вступать в брак, как и пожилые люди нерепродуктивного возраста, – брак понимался как союз, основанный на, словами Роберта П. Джорджа, профессора права из Принстона, «сексуально-репродуктивной взаимодополнительности двух людей… [которая была] особенно удобна для совместного рождения и воспитания детей и находила в этой цели свою наиболее полную естественную реализацию»[340].

Для большей части западной цивилизации брак больше не имеет этого смысла. Психолог Эли Финкель обрисовал историческое развитие брака в западном мире и объясняет его изменения экономическими трансформациями[341]. До середины девятнадцатого века сложности ежедневного выживания, особенно в сельской местности, делали основным критерием выбора супруга способность помочь в добыче пищи и жилья, а также в защите от насилия. Однако индустриализация и урбанизация принесли с собой богатство и процветание, так что пары теперь могли позволить себе делать больший акцент на близости и любви. И, наконец, в изобильные 1960-е мы вошли в эпоху того, что Финкель называет «браком по самовыражению», где основными признаками успешного брака становятся степень самореализации, уровень самооценки и высота личностного роста, которых позволяет достичь тот или иной брак.

Если раньше женились ради детей и объединения ресурсов, то сегодня это делают ради сексуального и эмоционального удовлетворения – ради «отношений со своим человеком Номер Один»[342], как сказал философ Джон Корвино. И тогда вполне понятно – и я считаю, что это правильно и хорошо, – почему права на брак могут быть расширены на однополые пары, несмотря на то что они лишены «сексуально-репродуктивной взаимодополнительности». Значение брака стало совсем иным, и поэтому лишать однополые пары права жениться – это жестоко и неразумно.

Тем не менее мы должны правильно понять историческую функцию брака, а также историческое значение запрета на секс до свадьбы. Современные феминистки, которые уже не помнят мира без противозачаточных, легко забывают о том, что запрет на секс до свадьбы служил интересам женщин, а не мужчин. Ведь именно женщинам приходилось нести – вынашивать – последствия внебрачной беременности.

Это отлично понимали феминистки, родившиеся задолго до изобретения таблеток и знавшие, что значит для женщины внебрачная беременность, особенно в отсутствие социальных гарантий со стороны государства. Частью проблемы был репутационный ущерб, который несли матери-одиночки и их дети, стигматизированные как со стороны семьи, так и со стороны окружающих. Но, конечно, он никак не сравнится с катастрофичностью самого по себе одиночного материнства, которого уже было достаточно, чтобы заставить некоторых бедных женщин выбирать между голодом и проституцией. Да, могли быть и другие варианты, но они были не лучше: рискованная попытка аборта, подброс ребенка в приют, убийство. Хотя стигма вокруг одиночного материнства доставила своим жертвам много проблем, она выполняла важную роль – отвращала женщин от совершения непоправимой ошибки ради мужчины, который того не стоит.

Теоретик феминизма Мэри Харрингтон показывает логику запрета на секс до брака, анализируя английские народные песни о «неверном солдате» и девушке, которую он соблазняет: