Темная волна. Лучшее 2

Игнат помотал головой. Он пытался сдерживать папин взгляд, но не получалось. Посмотрел в сторону, на дёргающуюся в конвульсиях раненую утку, на коричневые сигары рогоза, качающиеся под натиском ветра.

– Твои мысли стали дурными, сынок, – произнес папа. – Расскажи мне, пока есть возможность. Я могу тебя спасти.

– И многих ты так спас? – огрызнулся Игнат.

Папа вздохнул.

– Хотел, чтобы многих, на самом деле. Но получилось так, как получилось.

– Тогда в чём смысл обещать мне то, чего не можешь сделать?

– Чтобы была надежда. Мир сейчас такой, что в первую очередь нужна надежда, а затем всё остальное.

– И той девушке в сарае ты тоже даешь надежду? – Игнат тяжело вздохнул. Не хотел, но как будто всхлипнул. Сжал нож крепче в руке. Конечно, он не набросится на папу и ничего такого не сделает. Но нож придал немного уверенности. – Или, например, когда вы мне каждый раз обещаете парк развлечений. Это такая детская мечта, где всё есть. Аттракционы, хот-доги, картошка фри, сладкая вата, воздушные шарики. Я люблю парк, мечтаю о нём и поэтому готов ехать с вами в город. А это же обман, папа. Всё давно разрушено. Нет никаких парков и мороженного на палочке. Вы просто манипулируете. Надежды нет.

– Ещё что-нибудь? – спросил папа. Он смотрел, не мигая. Напряженный.

– Я вспомнил, что ты меня наказывал. Ставил в угол, заставлял учить молитвы свои дурацкие. А они мне не нужны. Я же не такой, как вы. Я паразит. Тебе меня не вылечить никогда.

Теперь уже всхлипнул на самом деле. В горле царапнуло болью.

– Еще. Что ты еще вспомнил, расскажи, – потребовал папа. Он сжимал ружье так, что побелели костяшки пальцев.

– Я помню, как эта тварь залезла мне в горло. – Из глаз полились слёзы. – Помню, как ты ругался на меня за то, что хожу ночью к теплицам. Ругался вместо того, чтобы пожалеть! Ты всегда ругаешься!

– Я тебя спас, – отчеканил папа. – Разве это не важнее?

– А зачем? Зачем спасал-то? Чтобы вы могли играться в родителей, как с куклой? Ничего не помню, никак ни на что не реагирую – идеальный ребенок, да? Как будто ваш персональный раб.

Папа оказался рядом, ударил ладонью по губам. Голова дёрнулась, перед глазами на миг потемнело. Игнат почувствовал боль, солёный привкус на губах. Пробормотал:

– Ну да, ничего другого я и не ожидал.

– Ты дурак, пацан. Из-за тебя нам придётся оставить дом. Бежать.

– Они же всё равно вернулись. Как ты не понимаешь? Вернулись к вам! А я спас!

Папа покачал головой, отрицая всё, не желая больше разговаривать. Переломил ружьё и неторопливо, задумчиво вставил патрон.

– Становись на колени, помолись за здоровье и счастье всех нас, пока не поздно, – сказал он.

– Что? – Игнат едва не закричал от вспыхнувшей злости. – Папа, что ты такое говоришь? Я делаю за тебя работу, а ты… ты!

– Есть две вещи, которые вышибают из головы дурные мысли. Это моя триединая молитва и ружьё. Что выбираешь, сынок?

Ствол ружья упёрся ему в подбородок. Папа разглядывал сына тяжёлым взглядом. Игнат осёкся, подыскивая слова, внезапно застрявшие в горле.

– Ты же сказал, что не убьешь, – наконец выдавил он.

– Верно. Я сюда тебя перевоспитать привез, а не убивать. Но что мне мешает?

– Была бы твоя воля, – пробормотал Игнат едва слышно, – ты бы бросил меня тогда в капусте. Свернул бы шею, и бросил.

– Думай так, если тебе нравится. Но всё же встань на колени, помолись за здоровье и счастье всех нас. Очисти мысли. Я даю тебе еще один шанс остаться человеком.

Игнат хотел спросить: а то что? Но промолчал. Медленно опустился на одно колено и, крепче сжав нож в кулаке, закрыл глаза.

Где-то в зарослях рогоза крякали утки. Теплый ветер шевелил волосы.

– Начинай. Отче наш и всё такое прочее, – велел папа.

– Отче наш, сущий на небесах… – пробормотал Игнат и незаметно для самого себя произнес одну молитву, потом следующую, затем третью, про Президента и светлое око.

И мысли его очистились от дурноты и скверны.

И мир перестал быть злобным.

И он снова захотел жить.

Игнат открыл глаза, разрушая иллюзию слов. Папа сидел на корточках и засовывал подбитую утку в вещмешок.

– Стало лучше?

Игнат кивнул. Он понял, что умеет обманывать.

Может быть, для обычных людей молитвы работали, но для него – нет. Теперь уже нет.

– Держи. – Папа порылся в карманах, выудил и бросил к ногам Игната круглый скотч. – Заклей себе рот.

– Зачем? Ведь я же…

– Заклей рот, – повторил папа. Он вскинул ружье, выпрямился и вдруг выстрелил сразу с двух стволов. Грохот выстрелов безжалостно разрушил природную тишину. – Помогает очиститься.

Игнат повиновался. Злость снова сменилась страхом.

Чтобы наклеить скотч, пришлось старательно вытереть разбитые губы. Во рту пульсировала боль.

Папа ушёл в заросли и вернулся с еще одной уткой. На ходу запихнул её в вещмешок, оставляя на траве и одежде капли крови. Забрал у Игната нож. Щурясь, осмотрел окрестности с высоты своего роста. Рогоз доходил ему до плеч.

Обратно шли молча. Игнат шумно дышал носом, с каждым шагом сдерживая нарастающее желание сорвать скотч и убежать. Но он не мог сопротивляться отцу. Не сейчас.