Темная волна. Лучшее 2

С крыльца дома торопливо спускались двое в камуфляже и с оружием. Минута – и они будут рядом. Тогда всё, тогда конец.

Сам виноват, идиот.

Игнат поднялся и поскакал на одной ноге к сараю. Казалось, от каждого прыжка расплескивается внутри головы яркий коктейль из боли, отчаяния и страха.

(Быстрее!)

(Не догонят!)

(Только бы не…)

Толкнул плечом дверь, ввалился в прохладный полумрак. Дружище стояла на коленях в дальнем углу, крепко примотанная веревками к вертикальному столбу, с заклеенным ртом, тараща глаза.

Он слышал гулкий топот. Упал в прыжке, подполз. Дружище мычала, смотря ему за спину. А за спиной в сарай входили люди. Затараторил, едва сдерживаясь:

– Помоги. Пожалуйста. Пожалуйста, еще раз. Я всё сделаю, милая моя, добрая, любимая дружище. Всё сделаю, что скажешь! Развяжу сразу же! Освобожу! Отпущу!

– Ну-ка не двигаться, нахер!

– Руки покажи, пацан! Покажи руки!

Он не обернулся, конечно же, а рванулся вперед и грубо содрал скотч со рта Дружище. У неё тоже были окровавленные губы. Как хорошо, мило и радостно.

Игнат уткнулся лицом в землю, обхватив голову руками, крича от боли в ноге и в ухе.

– Что за… – заорали из-за спины. – Зараженный в активной фазе! Блядь! Бежим! Почему никто не…

Было уже поздно. Сарай стремительно наполнился дурными словами, клокотавшими в горле Дружище.

Игнат слышал их, чувствовал мощь, ломающую невидимые преграды в мозгах людей.

Закодированная информация, проникающая через уши, разрушала иммунную систему защиты сознания, перекодировала под себя, подчиняя и вытаскивая то, что было нужно личинке пришельца.

– Г…господи… – слабый мужской голос дрожал. – Да освятится имя твоё… Я не могу… Г…господи…

Ему вторили:

– Сопротивляйся, Олежа, ты умеешь… Я… Где… Надо…

Дурные слова ломали их волю.

– Ваня, Ваня, давай я выстрелю тебе в голову, Ваня.

– Девочка, хочешь мы возьмем тебя с собой в лагерь?

– Ваня, Ваня, Ваня. Милый мой Ваня.

Громыхнул выстрел и что-то тяжело упало на землю. Голос мужчины перешел на частое и беспрерывное бормотание:

– Ваняваняваняваняваня…

Но и он сорвался в тихие всхлипы, а потом и вовсе затих.

Игнат осторожно поднял голову и посмотрел на Дружище. Глаза метались под прикрытыми веками, а рот был открыт так сильно, что вздулись вены на шее. Пришелец ел.

Сзади у входа в сарай лежало два трупа. Кажется, тому, кто выстрелил себе в голову, повезло больше.

Издалека с улицы доносились крики:

– Олежа, пацан где? Поймали пацана?

Надо было торопиться.

Около минуты он возился с веревками, ломая ногти. Когда развязал последний узел, Дружище открыла глаза и посмотрела на Игната сытым взглядом.

– Он хочет еще пожрать. Пойдём?

Окровавленные трупы больше не пугали. После всего, что случилось позавчерашней ночью… Игнат перепрыгнул через безголовое тело, тяжело опираясь на здоровую ногу, выглянул из сарая.

– Не надо бояться. Я справлюсь. – Дружище вышла на улицу, щурясь от яркого солнца.

Кожа её – вернее те участки, которые не были покрыты высохшей коркой крови – оказались неестественно белыми. Сквозь драное платьишко проглядывали овалы грудей и треугольник трусиков. Игнат поспешно отвёл взгляд.

Она зашагала по тропинке в сторону дома, по дороге разминаясь, как перед физической тренировкой: качнулась вправо, влево, вытягивая руки, старательно покрутила головой.

На крыльце появился мужчина с автоматом наперевес. Со стороны гаража бежали двое.

– Что, блядь? Что это такое?

– Она паразит! Заражённая!

Раздались первые выстрелы, но в этот момент Дружище остановилась, открыла рот и начала говорить.

Она атаковала стремительно. Игнат даже не подозревал, что паразиты на такое способны.

Бегущие люди упали лицом в пыль, роняя автоматы. Ни дать, ни взять – внезапно сломавшиеся игрушечные солдатики. Они корчились, били головами по земле, кричали от боли.

Мужчина на крыльце опустился на колени, воздел руки к небу, потрясая оружием. Закричал во всё горло строчку из второй молитвы:

– К тебе взываю, тишина, свет, нирвана…

Голос его сломался тоже, автомат выпал. Мужчина завалился вперед и проехался лицом по ступенькам, продолжая кричать обрывки неработающей молитвы. Голос его перешёл в хрип и кашель.

Сирена смолкла на самом высоком, самом раздражающем звуке. Голос оборвался, и внезапно стало так оглушительно тихо, что Игнат невольно потянулся к ушам, пощупать: не пропали?

Дружище стояла во дворе, как сошедший с небес окровавленный бог, или как дьявол, выбравшийся из преисподней, – не всё ли равно, перед кем падать на колени, правда? – и наполняла воздух невидимыми, но опасными словами.

Люди корчились и умирали. Тот, на крыльце, смотался в клубок: ломались кости, трещала одежда, брызгала кровь. Ноги выворачивались в стороны, руки сминались и будто обнимали бьющееся в судорогах тело.

От сарая с дровами отделился силуэт, сделал два шага, рухнул на колени. Голова его звонко лопнула, разбрасывая ошметки мозгов.