Темная волна. Лучшее 2

– Серафима, поздно уже, иди домой, – обратился отец Сергий к бродившей по церквушке немолодой женщине, вытиравшей тряпицей пыль с окладов.

Служба давно кончилась, прихожане разошлись по домам, за окном раскинулась морозная ночь.

– Тошно дома мне, батюшка. Матренушку вижу, она теперь ко мне каждую ночь приходит. Садится на лавку и ладошки друг о дружку трет, будто зябко ей.

– Ты ей имя дала? – сурово спросил отец Сергий, но, смягчившись, добавил:

– Перекрестись и «Отче наш» прочитай.

Серафима низко склонила голову.

– Не помогают молитвы, она теперь в силу вошла, как речку льдом сковало, ее время настало. Грех на мне, батюшка, как есть грех, но чем так мучиться, лучше в петлю.

– Одумайся! Что ты говоришь?

И снова голос был слишком суровым, слышались в нем отголоски заученных в семинарии истин, к реальной жизни не применимых, хотелось отцу Сергию быть добрым и справедливым, не таким, как громогласные попы, обещавшие муки адские за малый грех… Но получалось пока плохо.

Вот и теперь, надо бы успокоить метущуюся душу, а не перуны метать.

Серафима ушла, низко склонив голову. Отец Сергий запер церковь и пошел домой. Снег хрустел под ногами, мороз крепчал. Дорога до села лежала через небольшой лесок. Отец Сергий шел, погрузившись в невеселые думы.

До того, как осесть в Терентьевке, отец Сергий много ездил по стране, даже за границей бывал, но нигде не встречал такой глубокой веры в создание, нарисованное народной фантазией. Ересь угнездилась так глубоко в сердцах местных жителей, что вырвать ее можно было, только лишив их жизни. Кровавая Мария, убившая мучителей сына, отомстившая за его смерть. Надо же такое придумать.

Изначально Кровавой Марией прозвали княгиню, у которой в Смуту поляки убили мужа, а маленького сына затравили собаками. Она собрала оставшихся в живых сельчан и ушла в леса, открыв настоящую охоту на иноземцев. Слава о ее жестокости еще долго жила в народной памяти, со временем она стала местной заступницей. Отцу Сергию не удалось выяснить, когда точно зародился обычай отдавать ей умерших в утробе младенцев, слившийся с обрядом хоронить мух. Зато с достоверностью удалось установить, что водный лабиринт в усадьбе не был прихотью, с его помощью предок Юрия Андреевича стремился удержать Кровавую Марию, запереть ее метущуюся душу, все больше сливавшуюся в сознании людей с Богородицей, так что ей уже молились. Верили, что она защитит или отомстит обидчикам, как верила прабабка Юрия Андреевича, велевшая написать с нее портрет Марии, как верила его мать, скупавшая у крестьянок выкинутых зародышей, чтобы спасти умиравшую от чахотки дочь. Но потом все изменилось, заступница превратилась в монстра. Сельчане о таком с ним говорить боялись, молчал и Юрий Андреевич.

Как только мороз сковал реку и протоки льдом, появилась у отца Сергия привычка гулять по лабиринту. Он и сам не знал, что искал. Иной раз несколько часов побродит кругами, постоит у запертого особняка с закрытыми на зиму ставнями окнами-зеркалами. Прочитает молитву у склепа, окруженного кипарисами, где покоились мать и сестра Юрия Андреевича. Вернется домой и до глубокой ночи роется в книгах, пытаясь найти ответы.

– Доброй ночи, батюшка, – прозвенел в морозной ночи веселый голос.

Отец Сергий остановился, перед ним стояла Ильяна Павловна, преграждая дорогу к селу. Первые дома уже выглядывали из-за деревьев, подмигивая теплыми огоньками в окошках. Надо же, как его захватили думы о святой еретиков, даже не заметил появления графини.

Ильяна Павловна сложила ладони и склонила голову, при этом белый пуховый платок сполз с ее головы и обнаженных плечей, соскользнул по шелковому бальному платью и упал в снег. Она этого не заметила.

– Большая вина на мне, батюшка. Мужа, Петрушу, не уберегла. – Голос графини тек, как янтарное вино в жаркий полдень. – В грех прелюбодеяния впала.

Графиня говорила что-то еще, про Петербург, связь с Юрием Андреевичем, но отец Сергий не мог оторвать взгляда от ее красивых полных губ, со словами изо рта графини не вырывались клубочки пара, – и это на лютом морозе, в то время, как сам отец Сергий, казалось, не дышал, а дымил трубкой.

– Что? Страшная эта ваша Мария? – вдруг спросила графиня, поняв, что ее не слушают.

– Только для тех, кто захочет причинить вред тем, кто под ее покровом ходит, – ответил отец Сергий.

– И Юльку Мария защищает? – промурлыкала графиня.

– Оставили бы вы Юрия Андреевича, а не то… – отец Сергий запнулся, что «а не то»? На себе гнев заступницы испытаешь? Той самой, в которую отцу Сергию верить не полагалось, а в приходе веру ту велено было искоренить?

Графиня повела обнаженными плечами, улыбнулась со сладкой истомой. Подошла ближе, дотронулась до его лица кончиками пальцев. От ее прикосновения голова наполнилась греховными, грязными мыслями, захотелось повалить Ильяну Павловну на снег, прямо здесь, на виду у всего села, и впиться губами в ледяную кожу.

– Думаешь, поп, я не вижу, как ты по усадьбе шляешься, вынюхиваешь что-то? За мной следишь?

Так вот в чем дело, ловил Марию, да попалась Ильяна.