Темная волна. Лучшее 2

– Юрочка мой, а попытаешься мне помешать, я тебе уд оторву и сожрать заставлю, – прошептала Ильяна Павловна и отступила, скрылась в налетевшей вдруг метели.

Отец Сергий еще долго стоял на дороге, глотая ледяные, жалящие порывы ветра, стараясь прийти в себя.

* * *

Как-то днем, когда Юра ушел на охоту, Юля устроилась с вязанием у печки. Изразцы со сценками из сельской жизни напомнили про скрытый в сердце лабиринта дом. Вспомнились пастухи и пастушки с залитыми сургучом глазами, а следом и Кровавая Мария. Сосредоточиться на вязании не получалось, Юля оставила работу и пошла в библиотеку, найти легкий роман, надеясь, что чтение прогонит дурные мысли.

Она выбрала книгу и уже хотела вернуться в гостиную, когда внимание привлек веленевый конверт, лежавший на столе, за которым Юра занимался делами усадьбы. Ничего особенного, конверт как конверт, записка от управляющего или письмо из управы, вот только вместо адреса стояла одна буква «С.»

Юля взяла конверт, от него легко пахло «Пурпурной фиалкой», духами графини. Внутри лежал сложенный вдвое листок. Дрожащими пальцами Юля достала письмо.

«Мне не терпится оказаться в твоих объятиях, любовь моя».

Дальше Юля читать не смогла, слезы застили глаза. Подозрения оправдались.

– Мерзость, мерзость, мерзость, – повторяла она, прикрывая рукой живот, ставший совсем большим, словно старалась защитить ребенка от предательства отца.

Юля разорвала письмо и выбежала из гостиной, вдруг пришла уверенность, что супруг не на охоте, а прямо сейчас, в эту минуту изменяет ей с графиней в особняке в центре лабиринта. Юля наспех накинула шубу и платок, выбежала на улицу, все в каком-то бреду и помешательстве.

Волосы выбились из-под платка, мешали, лезли в глаза и рот. Она плохо помнила дорогу, несколько раз сбивалась, петляла, останавливалась перевести дух, рыдала, гладила живот, бормоча какие-то глупости, стараясь успокоить не то ребенка, ворочавшегося под сердцем, не то саму себя. Раз оступилась, по колено провалилась в полынью, насилу выбралась, сильно мешало промокшее платье. Повезло, что у самого берега, где неглубоко.

Наконец впереди показался особняк. Юля чуть не упала, запутавшись в мокром платье, кое-как поднялась к крыльцу, черневшему в ранних зимних сумерках. Двери оказались не запертыми. Внутри царили темнота и стужа. Негнущимися озябшими пальцами Юля зажгла лампу, стоявшую на столике у входа. Огонек затеплился в сотнях зеркал.

Юля прислушалась, – тихо. Света от лампы едва хватало, чтобы разогнать тьму. Юля обходила комнаты одну за другой, ноги совсем замерзли в промокших сапожках, подол платья покрылся коркой льда. В особняке никого не было, только слепые портреты и статуи плакали кровавыми слезами. Но Юле казалось, что Юра и Ильяна Павловна где-то здесь, прячутся от нее, хихикают и целуются, глядя, как она бестолково мечется по темным, холодным коридорам.

Наконец, не осмотренной осталась только комната с Кровавой Марией.

Юля потянула за ручку, дверь подалась, – не заперто. Она вошла.

В тусклом свете лампы запечатанный лик, отраженный в зеркалах, был еще страшнее. В комнате никого не было.

Юля всхлипнула. Тяжело опустилась на пол, вдруг сильно захотелось спать. Забыть все тревоги и просто уснуть.

В глазах помутнело, воздух вокруг пошел рябью. Нечем стало дышать, Юля стянула с головы платок, потянулась расстегнуть ворот, но пальцы нащупали оборванные нитки вместо пуговицы, должно быть, та оторвалась, пока она бегала по лабиринту.

Тени сгущались и прятались в зеркалах, протягивали костлявые лапы из призрачных лабиринтов.

Вдруг тишину нарушил звук шагов.

Значит, правда, все-таки правда…

Юля посмотрела в скрытый густой тьмой коридор, что-то было там за кругом трепещущего, тусклого света от лампы, словно уползавшего в зеркала. По коридору кто-то шел. Юля всхлипнула, сон как рукой сняло, но сил подняться не было.

Шаги стихли на границе света и тьмы.

– Юленька, слава Богу, вот вы где, а мы вас обыскались.

– Ильяна Павловна? – спросила Юля неуверенно. Голос принадлежал графине, но что-то было не так.

– Идемте скорее, Юрий Андреевич очень беспокоится.

Юле странным показалось, что графиня не входит в комнату, чтобы помочь ей подняться.

– Я… я… устала, сейчас минутку передохну и вернусь, а вы идите, – ответила Юля вместо того, чтобы попросить у Ильяны Павловны помощи.

– Я не могу вас тут бросить. – В голосе графини прозвенели злые нотки.

Ильяна Павловна сделала шаг вперед, но носки ее шелковых черных туфель замерли на самой границе света.

– Я никуда с вами не пойду, – прошептала Юля.

– Не хочешь, сука? Ну, ладно…

Графиня сделала шаг и вступила в круг света. Это уже не была изящная красавица из Петербурга. Черное шелковое платье, белье и обувь сползли с ее тела рваными лоскутами, кожа потрескалась, обнажив мясо, куски кожи заскользили по телу, то скрывая, то открывая мышцы с пульсирующими венами и артериями.