Темная волна. Лучшее 2

– На моих глазах больше нет печати, – тихо сказала Юля, сказала только ему, и только он услышал ее и понял.

Кровавая Мария бродила среди толпы, всматриваясь в души и сердца, мухи летали вокруг ее головы, образуя венец.

Обедня святого Секария

Ноябрь 2018

Вика стояла рядом с разрытой могилой. Струйки песка сбегали по склонам, падая на маленький гроб, обитый красным атласом. Родственники подходили и бросали в яму комья земли. Женщины давились рыданиями, мужчины утирали скупые слезы. На Вику старались не смотреть, будто всем было неловко от того, что мать не проронила ни слезинки на похоронах сына. Она наклонилась, зачерпнула горсть холодной земли, но не бросила на гроб, а крепко зажала в кулаке.

Все было не по-настоящему. Ненастоящий диагноз, ненастоящее тело в гробу, ненастоящие похороны. Все отдавало фальшью: рыдания свекрови, скорбные лица родных, притворное сочувствие на лицах одноклассников Максима. Зачем они здесь? Зачем все это?

Осложнение после гриппа. Гангрена правого легкого. Надо в Москву.

В ударах земли о крышку гроба ей слышался приговор врача, лечившего сына.

В Москву… вот только до Москвы Максим не дожил.

Родственники начали расходиться.

Алексей подошел к ней, дотронулся до плеча, кивнул головой в сторону тропинки между оградами, давая понять, что пора уходить, ехать на поминки, есть щи и горох. Максим не любил ни того, ни другого, Вика пыталась сказать об этом, когда делали заказ в столовой, но свекровь ее как и не слышала, выбирала между котлетой и гуляшом, а муж посмотрел на нее с мольбой и отчаянием. Она промолчала.

Вика послушно пошла следом за мужем. Все еще сжимая в кулаке горсть земли. Родные ушли далеко вперед, свекровь снова залилась рыданиями, Алексей обнял мать, помогая идти. Вика отстала, остановилась у высокого черного обелиска с мраморным венком у подножия и вырезанной в камне надписью: «Бортко СВ. 1876–1915 и дочь его младенец Александра».

Возможно, через несколько лет кто-то так же будет стоять у могилы Максима, рассматривая выцветшую фотографию. Вика не могла себя заставить идти к машинам и автобусам, ждущим у ворот кладбища. Она хотела вернуться и лечь рядом со свеженасыпанным холмиком. Лежать и ни о чем не думать, не вспоминать о том, что Максим боялся темноты и ему в гробу очень страшно. Вика уже решилась вернуться к могиле, когда спину будто солнечным лучом обогрело. Она обернулась. Сзади стояла женщина лет шестидесяти, невысокая, чуть сгорбленная, с впалыми бледными щеками.

– Он с Богом сейчас, там свет.

Женщина подошла к ней и протянула раскрытую ладонь.

– Зови меня матушка Феврония. Отпусти его, ты другим нужна, мир скоро во тьму погрузится.

Вика разжала пальцы. Комок земли упал к ее ногам. Она вложила руку в сухую и теплую ладонь матушки Февронии.

* * *

Август 2019

Гера потянулась, одеяло сползло, обнажив грудь и живот, затянутый пищевой пленкой. Под пленкой и слоем «Бепантена» угадывались очертания татуировки. Узорчатые узы ловца сновидений удерживали ночные кошмары. Из переплетения лиловых веревок упырь протягивал тощую лапу, поросшую зелеными волосами. Черно-белый клоун скалил желтые клыки. Полуразложившийся мертвец, с лицом ее отца, кричал от ярости. Гера говорила, что так она борется с монстрами из снов.

Кир хотел ее приласкать, но она остановила его порыв взглядом, протянула руку и закрыла ему глаза, как покойнику. Он почувствовал на своих губах ее губы.

После секса Гера вскочила с кровати. Взяла нож, лежавший на тумбочке, и разрезала пленку. К пойманным чудовищам присоединились черные угловатые существа, царапавшие кожу в попытке разорвать путы.

На тумбочке «булькнул» телефон. Гера посмотрела сообщение, сказала:

– Одевайся, Чипы с Дейлами убрались, пора на охоту.

* * *

Гера сильно изменилась за последние недели. Кир ее почти не видел, все время она проводила с Пастырем и женщиной, сбежавшей из Георгиевского монастыря. Гера ему ни о чем не рассказывала, но он знал: что-то готовится, чувствовал напряжение между волками, сам ходил на взводе, как хищник, почуявший свежую кровь. Все ждали, когда Пастырь скажет: «Фас!»

Пастырь воспитывал в них безжалостность. Волки выбирали жертв из тех, кого не стали бы искать, тех, до кого никому не было дело. Они редко использовали огнестрельное оружие. Кровь должна была пачкать руки, пропитывать одежду, засыхать на коже. Смотреть в глаза жертве, не испытывая угрызений совести, не боясь наказания, – в этом был смысл.