В поликлинике врач удалил мне из уха жидкость, закапал туда капли, и жизнь сразу сделалась веселее. К тому же, когда мы вышли, оказалось, что дождь давно кончился. Тёма сбросила капюшон и радостно зашлепала через улицу по лужам.
– Тёма, ты куда?! Осторожней, машина!
Благополучно миновав перекресток, Тёмка обернулась и показала мне язык.
– Ну смотри! Будешь так носиться, в другой раз не возьму с собой.
На Гиват Ха Тахмошет пришлось долго ждать автобуса. Собралась целая толпа, и нас, пришедших раньше других, попросту вытолкнуло с тротуара.
Одна из машин, стоявших на перекрестке, вдруг развернулась и рванула на дикой скорости прямо к нам. Прямо на меня. Прямо мне в глаза уперся невидящий взгляд мальчика за рулем.
Передние ряды, кто смог, брызнули во все стороны. Но многие, подобно мне, оказались зажаты меж людьми и бордюрной кромкой, тщетно пытаясь отступить, в то время как толпа сзади по-прежнему на них напирала: там-то люди еще не разобрались, что происходит.
На деле все заняло считаные секунды. Помню крики и визги, толчки вперед и с боков. Помню, как, чуть-чуть не доехав до меня, машина внезапно остановилась, словно бы на что-то наткнувшись, и нелепо завертелась на месте.
Толпа дружно выдохнула. Завыли сирены, прибыли к месту действия полицейские, благо их станция тут напротив.
– Чудом обошлось! Еще бы капельку и…
– Барух агомель надо сказать!
– Не говори!
– Да ну какое чудо, просто обкуренные они все!
– А то! Нормальный человек разве сможет…
Я не слушала. Внимание мое было приковано к неподвижно лежащей на мокром асфальте фигурке в красном. Лужа возле нее постепенно окрашивалась кровью, словно плащ внезапно начал линять. Похоже, никто, кроме меня, ее не видел. Не затоптали бы в суматохе.
Мне никак не удавалось протиснуться меж плотно обступивших место происшествия полицейских. Псих за рулем, к всеобщему разочарованию, практически сразу сдался, дал надеть на себя наручники и послушно сам уселся в полицейский уазик. Кажется, он, в отличие от других, видел, что именно его остановило. Не пожалел ведь ребенка, гад!
Впрочем, может быть, он видел не ребенка?
– Черт, сватовство сорвалось! – посетовал кто-то за моей спиной.
– Ладно, гурии его подождут!
– Пустите, ну пустите, пожалуйста! – молила я. Каждая секунда промедления казалась мне годом. Они же ее никто не видят, они же вот-вот на нее наступят, а красная лужа меж тем делается все шире. Господи, да жива ли она еще?! Сколько крови может быть в маленьком ребенке? А в демоне?
Наконец надо мною сжалились. Дали пройти, дали наклониться над пустым, казалось им, местом. Ну в шоке женщина, не в себе. Что сделаешь? А может, и правда что ценное обронила.
– Ну, нашла, чего потеряла?
– Да-да, спасибо.
– Тогда вали отсюда скорей, не мешай работать. Тьфу, что это здесь красное? Неужели кровь? А говорили, не было потерпевших.
Я несла единственную, никем не замеченную жертву теракта сама не зная куда, не видя перед собой ничего от слез. Бедный, маленький, вообразивший себя всесильным демон истекал кровью на моих руках, а я не представляла себе, как ему помочь. Я только все время проверяла, бьется ли еще сердце, прислушивалась к хриплому слабеющему дыханию.
Тёминой адской составляющей тоже приходилось нелегко. Не приходя в сознание, Тёма беспрерывно меняла внешность – нос с курносого на горбатый, потом на клюв и обратно, глаза из голубых внезапно сделались золотистыми, потом опять посветлели, лоб низко опустился, потом поднялся. Несколько раз я чувствовала, как руки и ноги Тёмы покрываются шерстью. Потом из одной руки внезапно образовалось крыло.
Я шла и шла, не разбирая дороги. Плечи у меня затекли, ноги начали гудеть, спина занемела, и опять пошел дождь, но мне было уже все равно. Такой беспомощной я себя никогда в жизни не чувствовала.
Я шла и шла, пока рядом не взвизгнули тормоза.
– Садитесь. Да садитесь же, здесь нельзя стоять!
Я втиснулась с Тёмой на руках в незнакомую машину просто от отчаяния, даже не посмотрев, кто сидит за рулем.
– Куда едем? Ближе всего Адасса-Хар-Цофим.
– Что? Нет, нам нельзя в больницу!
Я представила себе, как Тёма, так и не очнувшись, у всех на глазах в приемном покое превращается в птицу, как птица бьется об потолок, разбивается насмерть и падает навзничь на кафельные плитки. Ни в коем случае нельзя этого допустить!
– Как нет?! Ребенок же истекает кровью! Вы мне все сиденье измазали.
– Ну хотите, мы выйдем? Понимаете, нам правда нельзя в больницу. Это не обычный ребенок. Это полудемон.
Водитель не удивился. По крайней мере, ничем не выказал удивления.
– Eh bien[6]
, значит, поедем ко мне. Попробую сделать что-нибудь.– Куда это к вам? Что вы собираетесь делать?!
– Ко мне – значит, в мою клинику. Я ветеринар. Нельзя же ее так оставлять. Попробуем как-нибудь собрать по кусочкам. Вообразим, что это маленькая обезьянка.
Ее и вправду пришлось собирать по кусочкам.