Великий Офигенный Даллас Уокер исчез из кампуса. Говорят, что ребята с его поэтического семинара чуть ли не в трауре по этому подонку.
Что я могу сказать, кроме как «скатертью дорожка»?
Глава 48
Энди настаивала, что знала прозвище Роя только потому, что сам Йен упомянул его в разговоре с Кэссиди по «Скайпу».
Он точно не упоминал, но сделал вид, что поверил ей. Пока что, во всяком случае. Хотя он действительно первым навел Кэссиди и Келли на мысль о связи Далласа с таким подозрительным типом, как Рой. Зачем?
Мысли о Рое навеяли Энди дурные воспоминания о вечеринке в его ветхом доме. То, что Кэссиди примчалась домой допросить их про отношения с Далласом, намекнув, что оба они что-то знают о его смерти, было как сюрреалистично, так и мучительно.
Энди никогда еще так не радовалась кипучей энергии Уитни и Оуэна. Вывалившись из школьного автобуса, они материализовались в столовой как раз вовремя и, с радостью увидев сестру, принялись громогласно удивляться, почему никто не сказал им, что Кэссиди приедет домой на выходные.
— Я очень соскучилась, — сказала Кэссиди, избавив родителей от выдачи реалистичного, хотя и менее правдоподобного объяснения типа «ваша сестра вернулась домой, чтобы лично выяснить у нас сокровенную тайну, которой надлежало сойти с нами в могилу». Или:
Голодные, как всегда, двойняшки настаивали, что тоску Кэссиди можно развеять только в прекрасном итальянском ресторане с помощью шведского стола, где она непременно возрадуется, отведав макароны москатчиоли с фрикадельками. Кэссиди, казалось, воспрянула духом уже от самой этой идеи, и Энди приветствовала столь невинное развлечение.
Все они погрузились в машину и отправились в итало-американский район Хилл[73]
, где уже полвека процветало множество семейных итальянских ресторанчиков. Будучи аборигенами, Йен и дети были преданными поклонниками этой кухни. Но Энди интересовал только совершенно неуместный здесь округлый стеклянный сосуд с латиноамериканской «Маргаритой». Причем сегодня больше, чем когда-либо.Йен склонялся к тому же выбору: он даже не попросил, как обычно, показать винную карту, просто последовал ее примеру и заказал такой же коктейль. Подозвав официанта второй раз, Энди повторила заказ, поглядывая, как дети дружно окунают жареные равиоли в соус маринара.
Несмотря на озабоченный вид и напряженную, почти армейскую выправку, какой она не замечала у него со времен учебы в школе, Йен, казалось, наслаждался ужином, весело подшучивая над детьми. Женщина облегченно выдохнула, поверив наконец, что угроза разоблачения рассеялась. Она позволила себе притвориться, что их неотвратимый разговор будет смягчен очаровательным вечером, который они проведут со своими замечательными детьми.
После ужина они отправились за фирменным мороженым, потом приехали домой, сыграли в «Скраббл»[74]
, и в итоге все признали, что это был феерически волшебный вечер.Дети уже улеглись в постели, когда Йен закрыл двери спальни.
— Я знаю о вас с Далласом.
Энди как раз начала раздеваться и, восприняв слова мужа как пощечину, застыла на месте, держа в руке снятую туфлю. Окинула взглядом комнату, вглядываясь в мебель, которую они выбирали вместе, и пытаясь найти поддержку в знакомых реалиях, но почему-то сейчас все казалось ей дико странным.
До этого момента Энди удавалось прятаться за бесконечными благословениями — каких еще никто не заслуживал, — упорно веря, что ей все сошло с рук и Йен никогда не узнает подробности того полугодия.
— Откуда?
— Видел вас вместе… — Его голос сорвался. — И не один раз.
Но где же именно он видел их? И что, собственно, видел? Она не могла заставить себя спросить.
— Как ты могла решиться на это? — вдруг спросил Йен обиженным тоном семнадцатилетнего юнца.
— Не знаю, — ответила Энди, начиная плакать, — не представляю, как это случилось. Просто так случилось.
— Ты любила его?
— Я всегда любила только тебя.
Он кивнул. Его глаза увлажнились, по щеке скатилась одинокая слеза.
— Мне казалось, я смирился с прошлым. Но они все-таки нашли в озере Офигенного Далласа Уокера.
Как в замедленной съемке, Энди сбросила вторую туфлю, встала и обняла его, ощутив, однако, каким напряженным остается его тело.
— Почему ты ничего не говорил мне?
— Может, дожидался, пока ты сама мне расскажешь…
— Да, я думала об этом. Много раз.
— Но так ничего и не сказала. — В его голос опять невольно прорвался сердитый, обиженный подростковый оттенок.