Темное солнце

Несмотря на самообладание, с которым она всегда держалась на публике, при виде приближающегося к ней рыжего бородатого пастуха глаза Неферу заметались. В поисках юноши, каким ей запомнился сын, принцесса инстинктивно попыталась заглянуть за спину этого мужлана, но обнаружила там лишь Сепфору и меня. Моисей повел себя очень почтительно, он преклонил колено и поблагодарил Неферу за покровительство, а именно за устранение угрозы ареста. По мере того как он выражал ей признательность, Неферу впадала все в большую растерянность: она преодолевала препятствия вовсе не ради этого косматого чужака с непокорной речью, а ради маленького Моисея, жившего при ее дворе. Он-то где? Тут незнакомец представил ей свою супругу. Неферу сочла это очередной нелепостью, призванной дополнить картину. Затем, осознав, что реагирует неправильно, она перешла с оскорбительного тона на любезный и неумело завела бессвязную слащавую беседу.

Для нее это было мучением. Для Моисея тоже. Между ними зияла пропасть, как между львом и страусом. Они не знали, что сказать друг другу, между ними не было ничего общего. Их общее прошлое приобретало характер недоразумения. Бедняжка Неферу! Я понимал глубинную причину ее дурного состояния: до нее наконец-то дошло, что Моисей никогда не был ее сыном. Этого человека со статью патриарха она не хотела, она никогда не хотела его. В глубине своего взбудораженного сознания она ни о чем не сожалела, она делала лучше: поспешно стирала все воспоминания о нем. Она разве что не затолкала этого придурка в корзину, чтобы вернуть его реке и утопить.

Когда фальшивость положения сделалась невыносимой, Неферу сослалась на головную боль. Мы извинились, что побеспокоили ее, и откланялись. На обратном пути Моисей не проронил ни слова – настолько истерзанными были его чувства. К счастью, он отдался во власть утешительного присутствия Сепфоры, которая догадывалась, что мучает ее мужа.

Неферу же – я в этом ничуть не сомневался – тоже нашла утешение у верного наперсника, кувшина с вином…

* * *

Моисей при посредничестве Аарона взялся взывать к умам. Хотя он и поселился в еврейском квартале, обращался он к более широкой аудитории. Не все евреи были рабами, и не все рабы были евреями. Моисей преумножал число своих слушателей: он привлекал барщинных крестьян независимо от того, родились ли они здесь или в другом месте, – в египетском обществе им приходилось трудиться до изнеможения. Процветающие крупные города, такие как Мемфис, Фивы и Аварис, привлекали людей со всех концов страны. Кому-то удавалось обогатиться, другие едва сводили концы с концами. Моисея особенно заботили эти последние, среди коих встречались не только рабы, но также и свободные рабочие, которые формовали кирпич, рыли канавы, пилили камень, плавили медь, обрабатывали порфир, полировали сердолик, надраивали кухонную утварь, занимались стиркой, шили или орошали поля, – вплоть до самых верхних ступеней социальной лестницы.

Моисей умело показывал различие между рабством и порабощением. Рабство – это положение, возникающее в результате войн или похищений. Порабощение – состояние, к которому египетское общество принуждает всякого. Если из рабства можно было освободиться, используя законные способы – к примеру, заплатив за свое освобождение, то от порабощения никто никогда не освобождался.

– Один лишь Бог делает нас свободными, – провозглашал Моисей устами Аарона. – Вера вознаграждает своих слуг, освобождая их от хозяев.

В фараоне он видел виновника порабощения, хотя тот представлял собой лишь его символ, и призывал сменить подчинение фараону на основанное на согласии послушание призыву Бога.

– Что ты предлагаешь? – вопрошали его слушатели.

– Уйти.

– Куда уйти?

– Покинуть Мемфис, вырваться из этой системы. Следует уйти из Египта.

Такова была его навязчивая идея: уйти из Египта. И эта идея постепенно сделалась привлекательной. Помимо евреев, она касалась всякого, кто страдал в мире Сузера: брюнета, блондина, рыжеволосого, седовласого, белых людей и народы Юга, которые, подобно Сепфоре, были чернокожими; мужчин и женщин, придерживавшихся различных верований, пришедших со стороны восхода солнца, из Ливана или от Великого моря.

– Куда, Моисей, куда? Мы не вернемся в пустыню, чтобы подохнуть там.

Старики с искрошившимися позвонками и согбенными спинами высказывали свою неуверенность, сравнивая бесплодные, засушливые, враждебные и смертоносные зоны с тем щедрым оазисом, который был создан Нилом. И все же, поскольку Моисей не просто определял точное направление, а описывал жизнь, избавленную от ига фараона, которое наносило вред телу и укорачивало жизнь, за ним следовали все охотнее.

На одни вопросы Моисей отвечал молчанием, зато на другие – вопросом.

– Ты еврей, Моисей?

– Что это значит – быть евреем?