Темнота (Народные суеверия)

— Ничего. Пошел домового, видно, ловить… Ну и пусть ловит. Опытом да своими глазами до всего дойти — лучше этой науки и нет ничего.

А Петька уже сидел в конюшне и ждал.

В крошечное окошечко светила луна. Серый жевал сено, подергивая его из яслей, фыркал, мотал головой, не спал. Петька залез в ясли, уселся на сене так, чтобы под руками и шея и грива были. Пока фыркал Серый, он таращил глаза на окошко, чтобы не заснуть, и не спал. Но Серый бросил есть, понурил голову и задремал.

Задремал и Петька.

«Врут все, — равнодушно подумал он, — ни домовых нет ни ласков этих».

Сколько времени продремал — не помнит. Очнулся — ноги стали затекать. Подумал он уже о теплой избе, как вдруг в соломенной крыше шорох, и со стрехи прямо на перекладину и с бруса в гриву лошади шмыгнуло что-то проворно и ловко.

У Петьки сердце так и замерло. Открыл глаза, не шевельнувшись, смотрит: стоит Серый, ушами прядет, голову поднял, весь насторожился. Привстал Петька, — видит в гриве что-то мечется, проворное и веселое, как мышь.

Серый дернул головой, забил копытами, начал крутить шеей, тереться о ясли. Привстал Петька, нацелился: мастер был птиц ловить… Подсунул Серый шею ему под руки, вцепился Петька в белое, выпростал из гривы с трудом и чует — поймал: ползет из рук что-то живое, юркое, скользкое, как змея, и теплое, как полевая мышь; сдавил Петька пальцы, взвизгнул:

— Есть!

А что есть — и сам не знает. Стряхнул с плеч полушубок, шлепнулся из яслей на мягкий навозный пол, толкнул плечом дверь и вышел на двор.

Светало уже. Бледный рассвет без теней стоял на дворе. Взглянул Петька в руки — тонкое, длинное с белым брюшком тельце в руке, и голова повисла.

«Задушил, — упало сердце у Петьки, — экая жалость какая!»

Отпустил пальцы, отдышался зверок, скользнул на землю. Ахнул Петька, упал на него плашмя, почуял под грудью, взял осторожно, погладил спинку и понес в избу.

Мать уже встала корову доить. Улыбнулась Петьке:

— Поймал? — посмотрела и руками всплеснула. — А ведь и впрямь поймал. Ну, Петька… Не врал агроном-то, стало быть…

Клад

Лет двадцать назад костровские парни нечаянно выкопали из кургана за деревней каменную бабу и поставили ее на кургане — девушек пугать. В бабе этой весу было килограммов триста; как взгромоздили ее на кургане, увязла она в землю, так и осталась стоять.

Пошел по деревням слух о косторовской бабе. Из города приехали ученые люди. Посмотрели они на бабу, руками потрогали.

Пообещали мужикам по целковому дать и приказали рыть курган вдоль и поперек.

Мужики посмеялись над очкастыми людьми, принесли лопаты, поплевали в руки, стали копать. Скоро наткнулись на дерево. Вынули его — посыпалось оно, как гриб трухлявый.

— Точно, что не спроста курган этот, — сказал один, и жалко ему вдруг стало, — сколько лет мимо ходим и ездим, а и в голову копнуть не пришло.

Стали рыть дальше. Ученые люди пальцами по горсти пересыпать начали.

Переглянулись мужики.

— Ищут, смотри?

— Ищут.

— Клад, смотри?

— Клад, как пить дать.

Копали мужики и оглядывались, боялись, что золото ученые люди без них найдут. Стали и сами присматриваться. Вынул Федор Коршунов лопату, да и ахнул: на лопате-то у него череп человеческий! —

Ученые метнулись к нему.

— Стойте, ребята, осторожнее копайте.

А мужики, как увидели череп, так и задумались:

— Это что же? Это не порядок…

— Покойников ворошить…

— Грех это…

К вечеру из поля мужики ехали. Видят, копают курган — остановились. Услыхали про череп — ворчать начали. Бабы заголосили. Вышел тогда древний старик, сказал:

— Закапывайте, ребята. Не гоже это.

Мужикам только этого и нужно было. Взялись за лопаты, бросили череп в яму и закопали в один миг: говорили потом, что мужикам клад показался.

Многие смеялись, а нашлись такие, что и поверили. Ученые же люди спорили, толковали, потом постановили: взять бабу в город, в музей. Только тяжела она была, а мужики лошадей не дали. В рабочую пору мужику груды золота насыпь — он лошади не даст.

Ученый человек в очках долго уговаривал мужиков курган раскопать.

— В этом кургане, — сказал он, — есть остатки очень древнего погребения. Есть курганы в наших степях сторожевые, есть погребальные. Этот курган как раз погребальный.

— Ежели погребение, так не для чего чужие кости ворошить, — твердили мужики и разошлись, а про себя прибавили: «А ежели тут клад зарыт, так мы и без вас вырыть сумеем».

Так и уехали ученые люди в город ни с чем. В деревне же прошел слух, что каменная баба не случайно из-под земли на свет вышла, а с предвещанием: хранила она тысячу лет золотой клад и теперь костровским бабам показывает, дескать, время пришло — кто счастлив, тот и пользуйся.

Много за двадцать лет и баб и мужиков на том кургане счастья искали: рыли, копали, гадали, а клада не нашли. Клада не нашли, а о нем не позабыли — вспоминали часто. И каждый думал:

«Эх, кабы мне клад найти!»

Петька Жук, сын Марьи-солдатки, шустрый смышленый Парнишка лет одиннадцати, помогая в хозяйстве матери, не раз во сне тот клад видывал и говорил Марье:

— Погоди, мамка. Я тот бабий клад разыщу. Разбогатеем тогда!