Темнота (Народные суеверия)

Мать смеялась. Петька таращил на нее черные, как спелые вишни, глаза и сердился:

— Что смеешься? Мне бабушка сказывала, как его найти.

— Как же?

— А этак. Вот как придет Иван Купала, пойду я в лес, там в полночь как раз папоротник цвести будет. Надо сорвать цветок, зажать в кулак, да бросить на кургане. На какое место упадет — там и копать надо. Там и клад.

— Не видала я что-то, как папоротники цветут, — сказала Марья задумчиво, — враки, чай, все.

Рассердился Петька:

— Ты вот не видала, а я увижу.

— Да мне что, — махнула рукой Марья, — ищи, коли нравится. Может, уму разуму научишься. —

— И найду, — спорил Петька, — вот найду. Приволоку деньжищев-то, что тогда скажешь?

— Спасибо сынку скажу.

— То-то вот, — успокоился Петька и нетерпеливо ждал Ивана Купалы. Бегал к бабушке в Зеленый Клин за речку, донимал ее:

— Скоро, что ли?

— А вот скоро. Как луга делить будут, тут и Купала, значит.

— А учитель, слышал я раз, говорил на чтении — не цветут папоротники-то никогда, а вместо цветов у них пыль такая.

— Ты старых людей слушай. Уж они знают…

Отрет сухонькими пальчиками губы свои бабка и рассказывает:

— Не знают про цветы эти люди. Цветет папоротник всего только одну минуточку раз в году, в самую полночь под Ивана Купалу. Ярче огня цветет, горит пламенем. Тут его и хватать надо поспевать. Тут зевать некогда.

Забудется днем Петька: то матери по хозяйству помогает, то с ребятами на речку рыбу ловить уйдет, то купанье, то грибы, то ягоды в лесу — на весь день дела хватит. А вечером и покою ему нет — то к бабке метнется, то на курган к каменной бабе бежит, присматривается, приглядывается, не копает ли кто его клад.

Измучился похудел — зато и дождался. Сказала бабка:

— Завтрашняя ночь и есть твое счастье. Завтра в полночь цвести папоротник будет.

Переждал Петька день. Матери не говорил ничего — вдруг не пустит. Вечером же отпросился с ребятами в ночное. Отпустила мать. Вывел Петька Серого, постелил на спину полушубок, сунул картошек в сумку, хлеба ломоть, взобрался на лошадь и помчался.

— Куда поедем? — орали ребята.

— В Зеленый Гай, — кричал всем Петька, — там и родник и травы сколько хошь!..

Согласились ребята, гаркнули на лошадей и полетели — только пыль столбом по дороге от лошадиных копыт. Домчались до Гая скоро, спутали лошадей, стали костры ладить, картошку печь.

— А Жук где?

Хватились — нет Петьки. Посмотрели на лошадей — лошадь его ходит, траву щиплет спокойно.

— Приедет…

Поискали, поискали и забыли.

А Петька уж продирался к кустам в самую чащу, где когда-то лесник жил. Там у озера — помнил хорошо, сколько раз высматривать ходил, все поросло папоротником. Смерклось уже давно, шел Петька, плутая, ощупью, но добрел-таки и до озера. Забрался в самую гущу папоротника, вздохнул и сел ждать.

Ждать было весело: думал Петька о кладе, о золоте, — как золото принесет матери, как коней на то золото накупит, хозяйство справит, из города всяких машин навезет, которые и пашут и сеют и жнут.

Уже с озера туман поднимался, холодело в траве, к полночи время двигалось быстро. Слышно было, как в деревне в церковный колокол били часы: и одиннадцать и двенадцать. Уже и руки Петька вытянул и пальцы приготовил цветок ловить, а папоротники стояли темнее ночи и не цвели, не горели.

Часы пробили на церкви. Плюнул Петька в самые папоротники — обидно было до слез. Выбрался из них, поднялся на горку, стал приглядываться, как назад выйти, и вдруг обмер: совсем недалеко сквозь деревья видно, как горит ярче огня огромный цветок.

Только того и ждал Петька. Подтянул штаны, закусил губы и помчался к цветку. Сучья ему лицо дерут, крапива ноги жжет, а он и не чувствовал. Бежал, чуть дыша. Вот-вот за самым деревом, не цветок, а огонь: так и горит и горит. Вытянул руки Петька хватать цветок, завернул за дерево и стал, как вкопанный: перед ним за деревьями лесная сторожка, и в окошечке самый настоящий огонек горит.

Стал под окном Петька отдышаться, а сам думают: «Откуда бы тут огню быть? Сколько уж лет лесника нету. А тут в полночь огонь горит. Разбойники?»

Надо бы бежать без оглядки, а его так и тянет в окно заглянуть. Прокрался, зацепился за дерево, подтянулся, уселся на суку — все видно: сидит в избушке мужик костровский Дорофей, топит печку, а от печки идут всякие трубки медные и стеклянные и из трубок в бутылку зеленые капли скачут.

Спустился Петька с дерева.

«Вот где самогон-то гонят: то-то и не найдут никак». Мелькнула мысль:

«Это надо на свежую воду вывести».

Выбрался он из леса потихоньку, добрался до лошадей. Распутал своего Серого, сел верхом и помчался — из ребят никто не проснулся.

«Тоже хороши сторожа, — подумал Петька, — хоть всех лошадей уведи».

Проскакал Петька по деревне, взбудоражил собак со всех дворов, прямо к милиционеровой избе. У окошка слез, постоял, подумал, прежде чем постучать:

«Мое ли дело тут ябедничать?»

Да вспомнил, как соседка Дарья с синяками частенько ходила матери жаловаться, что муж пьяный избил, валенки пропил, шерсть пропил, скоро все хозяйство сведет на-нет. Проспится и сам не рад, а дорвется до самогона — поделать с собой ничего не может.