Оказалось, что мы познакомились с первоклассным взломщиком. Алекс открыл входную дверь проволочкой.
– Замки здесь никуда не годятся, – объяснил он, выпуская нас на свободу.
По черной лестнице мы взобрались на крышу. Вот это здорово! Отсюда весь Нью-Йорк как на ладони! После тишины квартиры шум огромного города показался чудесной музыкой, полной необыкновенных, просто-таки волшебных звуков. Грохот метро, полицейские сирены, тысячи мчащихся машин, скрежет и жужжание, чьи-то голоса, мелодии, обрывки песен и фильмов по телевизору долетали сюда из разных концов Нью-Йорка. Прохладный ветерок обдувал со всех сторон, принося с собой запах хотдогов с горчицей, дыма, кофе, цветов, шоколада и океана. Мне казалось, сверкающий миллионами разноцветных огней Нью-Йорк приветствует нас во всем своем великолепии. Это самый прекрасный город на земле!
Такое вдруг счастье навалилось, что мы орали, как ненормальные, скакали по крыше и махали руками. Должно быть, со всеми так бывает, кто первый раз попадает в Нью-Йорк. Алекс смотрел на нас с пониманием.
– Вон там Статуя Свободы! А там – порт! А это, видите, Эмпайр Стейт Билдинг! Красивый! А внизу, подальше отсюда, Бродвей светится! Вон Центральный парк!..
Мы свесились с крыши и изучали ночной Нью-Йорк.
– А правда, что здесь Человек-паук есть? – спросил Пэт вполне серьезно. – И он по стенам лазает?
– Конечно, а еще Бэтмен с Годзиллой на пару промышляют, – хмыкнула Энн. – Охотники за привидениями и Терминатор с Матрицей. Пэтти, детка, когда ты, наконец, повзрослеешь? Не обращайте на него внимания, ребята, он головой еще в детстве ударился. Эй, Алекс, а как на счет привидений в Нью-Йорке? Бывают?
– Вот этого не обещаю. Не встречал, – Алекс пожал плечами. – Увижу, скажу, что спрашивали.
– А у нас в Ирландии привидений завались сколько!..
– Шон, между прочим, специалист по всякой мистике, – тут же вставил я. – Скажи, Шон!
Но мой скромный братец увлеченно снимал что-то на другом конце крыши.
– Вот не надо опять про привидений! – обиженно пробурчал Пэт, который до сих пор забыть не мог прошлогодней истории, когда мы по ошибке засунули его в мешок.
Энн тут же принялась рассказывать об этом Алексу, а заодно впаривала ему про любимую Ирландию, как будто Алекс был президентом ООН или еще кем-то типа того. И Алекс почему-то очень внимательно все слушал. Боится он ее что ли? А Энн совсем с ума сошла, залезла на парапет, который по всему краю крыши сделан специально, чтобы не упасть, и ходит по нему, чуть не прыгает, руками машет. Перед Алексом выделывается. Ее хлебом не корми, дай только повыделываться. Ну и дура! Думает, она одна такая храбрая. Вот сейчас тоже залезу куда-нибудь…
И я полез на какую-то будку, а на ней торчала странная палка, большая и очень высокая, может, это антенна такая, с перекладинами. Я забрался на самую верхушку. Высотища, с ума сойти можно! Отсюда все видно в тыщу раз лучше! Я вдруг почувствовал, будто бы лечу, как птица, высоко-высоко в небе над сверкающим Нью-Йорком. Потому что крыша осталась далеко внизу, и ветрище тут такой задувает, что антенна моя вместе со мной раскачивается, словно маятник в грозу. И тут счастье на меня нашло, я как заору во всю глотку: ''Ура! Привет, Нью-Йорк! Эй, люди! Я люблю этот город!''
А Энн меня увидела и давай петь:
– Я хочу проснуться в городе, который никогда не спит! И теперь я – номер первый! Я на вершине мира!..
Неожиданно антенна, на которой я так удачно примостился, начала резко клониться в сторону. Оказалось, это Пэт карабкается вслед за мной. У меня почему-то страшно закружилась голова. Миллионы огней вокруг превратились в сплошные разноцветные полосы. Так бывает, если много часов подряд кататься на карусели, когда кажется, что мир будет вертеться до бесконечности и ты вместе с ним. Орать не можешь, потому что жутко тошнит.
А тут еще Энн поет своим пронзительным голосом:
– Это зависит от тебя! Нью-Йорк! Нью-Йорк!..
И вдруг наступил конец света. Во всяком случае, я был уверен в этом на все сто процентов, окончательно и бесповоротно. Потому что в одно мгновение весь огромный мир просто взял и исчез прямо у меня на глазах, без всякого предупреждения, ну, какого-нибудь там небесного знамения, все словно растаяло, и опустилась непроглядная тьма, черная-пречерная, прежуткая тьма. А я полетел прямо в эту темнотищу, как в бездонную пропасть. Падать в темноту оказалось до жути больно, это настоящая адская боль, да еще сверху на меня кто-то шмякнулся. Тогда я понял, что если еще не умер, значит… сейчас умру…