Правой рукой он раскрыл рубашку на груди. Вытянул пальцы, молниеносно провёл холеными ногтями по ребру в правом боку Йоунаса – пятом, не важно, считать ли от верху или от низу, – и так взрезал кожу и плоть до самой кости, от груди к спине, и там отломал ребро от позвоночника, а потом резко потянул за него, так что его передний конец оторвался от хряща, которым крепился к грудине. Хотя из раны фонтаном забила кровь, стекая по пальцам того человека, по тыльной стороне ладони, и до самого запястья, Йоунас не почувствовал боли. Тот человек сунул кость ему под нос. Ребро было жирнее, чем ожидал Йоунас. Это лето выдалось для них с Сигрид удачным. Из стада тюленей, устроивших лежбище на южной стороне острова, ему удалось выманить девятимесячного детёныша. Это была хорошая пища. Они съели от него больше, чем собирались, а на зиму запасли меньше. Йоунаса повеселило, как много тюленьего жира перешло от того белька в него самого.
Тот человек выкинул ребро:
– Вот здесь она и останется!
Кость ударилась о двери хижины, отскочила от них, отлетела на вересковую полянку близ тропки позади хижины и осталась неподвижно лежать там. Тот человек отпустил Йоунаса, вынул белый носовой платок и принялся отирать с руки кровь:
– Давай, поторапливайся…
Йоунас потвёрже встал на прибрежной гальке. Он пощупал свою рану – та заросла, остался лишь розоватый шрам и впадина там, где было ребро. Йоунас застегнул пуговицы. Он поспешил в хижину. Длинные носки, нижнюю рубаху, портки до колен, свитер, шапку-балаклаву и двупалые варежки запихал в заплечный мешок. Письменные принадлежности, ножи для резьбы, чистые листы, крошечная коробочка кубической формы из тюленьей кости и книжица величиной не больше ладони – отправились в наплечную суму. Это всё, что у него нашлось для предстоящей долгой поездки. Йоунас надел кожаную шляпу. Тот человек стоял у лодки, готовый помочь пассажиру взойти на борт. А Йоунас шагал по тропинке к берегу. Когда он дошёл до места, где валялось среди вереска его ребро, то не удержался. Упал на четвереньки и стал покрывать свою кость горячими, мокрыми от слёз поцелуями:
– Милая моя хорошая жёнушка, дражайшая супруга, мать моих детей. Сигрид Тоуроульвсдоттир, да благословит тебя Господь и да защитит в твоём одиночестве, в том состоянии, которое неестественно для любой женщины: без руководства мужчины… Да сохранит он тебя и услышит твои вдовьи молитвы, если я достанусь в добычу пиратам… Да укрепит он дух твой в страхе твоём, если ты проведаешь, что из-за происков недоброжелателей я угодил в рабство… Да утешит он тебя, если меня пронзит оружие разбойников… Да заключит он тебя в свои безгранично ласковые объятия, если лютый морской змей обовьётся вокруг везущего меня судна и разобьёт его в щепки, и все погибнут, и я тоже… Да сжалится он над нами и позволит нам вновь свидеться в его просторных небесных чертогах, если ему станет отвратительна людская несправедливость, и он размечет в клочья всё мироздание, пока нас разлучают моря и земли, пока ты здесь, а я всё ещё там… Его отеческий лик да бдит над тобой…
Быстро потемнело, с небес посыпалась морось. Тот человек подбежал к Йоунасу и поднял его на ноги. Он взял его за плечи, довёл до взморья, посадил в лодку, на среднюю скамью, велел держаться за весло, торчавшее из неё наподобие мачты. А другим веслом оттолкнулся от берега. Киль чиркнул по дну, лопасть весла затрещала. Наконец лодка свободно закачалась на волнах. Тот человек поднял весло на борт, положил вдоль киля, а сам сел на заднюю скамью.
Судно взяло курс на юго-восток. Быстро надвигалась мгла. Они молча плыли. Через некоторое время на ум Йоунасу взбрело, что рана в боку Спасителя была на том же месте, что рана, образовавшаяся, когда у Адама извлекли ребро. Он собрался заговорить об этом, но не стал, так как заметил, что тот человек дремлет на своём сидении. Они вполне могут обсудить это позже. Мгла продолжала сгущаться. Йоунас огляделся и заметил, что к верху весла привязан крошечный флаг: красное крыло на белом поле. Это был носовой платок с кровью Йоунаса – отпечатком руки того человека.
Как только совсем стемнело, тот человек проснулся и указал носком правого сапога на длинный, сужающийся кверху ящик, укреплённый на носу лодки. Из него доносились неприятные хрипы. Он сказал:
– Этот вот принадлежит Оле Ворму[26]…
Тут мрак стал чёрным до такой степени, какую можно сравнить только со степенью яркости света, царившего в начале откровения Йоунаса.