Темные дни, черные ночи (СИ)

- Да пошел ты к черту! – единственное, что он слышит, прежде чем она удаляется, гордо вскинув голову и громко стуча каблуками.

Румпель выдирает ключ и яростно барабанит по рулю кулаком.

Он ненавидит ее. Ненавидит Белль. И этот проклятый город.

Но больше всего в эту минуту он ненавидит себя.

Он находит Круэллу только вечером, спустя несколько часов после сегодняшней ссоры. Она сидит на пороге домика и курит, глубоко затягиваясь никотином, словно воздухом.

Румпель садится рядом, кладет руку ей на плечо, и тихо шепчет почти что ласковым голосом:

- Пойдем домой, Круэлла.

- Да пошел ты, дорогой! – она по-прежнему не смотрит на него и сбрасывает его руку с плеча.

Румпель рывком подхватывает ее на руки и, поскольку она отвернулась, целует в острые скулы:

- Пойдем домой, Круэлла. Идем.

========== Глава 47. Собирая осколки ==========

Белль закрывает книгу, потому что сказки закончились. Больше их нет и не будет. Проверив еще раз содержимое саквояжа, она захлопнула и его. Встав с постели, давно уже холодной, на которой столько времени спит одна, она подходит к зеркалу и долго смотрит на свое отражение. Ей сложно поверить, что эта болезненного вида смертельно бледная девушка и есть она. Впрочем, ее только что рвало. И вчера рвало. И позавчера.

Ах, это все такая глупая чушь – сто один способ оправдать свои страдания. Однажды ей вдруг показалось, что без Румпеля будет лучше. Она устала и всего лишь один раз, отчаявшись, допустила эту мысль. Хотя знала, что мысль материальна. И вот, стоило ей лишь подумать, он ушел.

Он ничего у нее не забрал и, если она правильно запомнила, даже предлагал купить новый дом, чтобы ей было где жить. Идеал благородства. Образец семейной добродетели.

Сейчас эти слова не вызывают у Белль ничего, кроме грустной улыбки. Ее губы бледны, и всякий раз, когда она пытается их накрасить, идет в туалет и выворачивает в унитаз все содержимое своего желудка.

Это теперь будет долго – ее тошнит и тошнит, не отпуская ни на минуту. Ей хочется думать, это от того, что она такая несчастная. Она никогда не склонна была жалеть себя, но теперь хочет этого больше всего на свете. Потому что нет ничего несчастнее того, чем остаться одной тогда, когда вынуждена отвечать не только за себя.

Хотя она знает, что эта тошнота – вовсе не последствие несчастья, нет, конечно. Просто случилось то, чему бы она могла радоваться два года назад, год назад, полгода или даже пять месяцев назад. Когда угодно, но только не сейчас. Белль обвивает руками бедра, касается живота. Не ласкает, нет, потому что не может приучить себя к ласкам. Она касается живота, будто инородного тела, хотя пока что он вовсе не изменился и не увеличился. Еще рано. Слишком рано. Но вообще, это смотря как посмотреть. Рано, чтобы расти. Но в самое время, чтобы даже не дать ему вырасти.

Белль склоняется ближе к зеркалу, пристально рассматривая себя. Глаза красные, потому что она много плакала. Внутренне, никак иначе. Слезы высохли, они застыли на ресницах. Сил еще и рыдать у нее не было. А еще она не спала, по привычке ища Голда рукой на соседней половине кровати. Пока она еще не знала, в чем истинная причина его ухода, у нее была надежда, что однажды она снова наткнется на теплое тело мужа, а вовсе не на ледяную постель. Хотя, она всегда знала, что это – всего лишь самообман, не более. Голд ушел. Не сейчас и не несколько месяцев спустя. Это случилось уже давно, и она не знает точно, когда, как не знает и то, что же стало этому причиной. Только трещина в чашке вдруг стала вовсе не приятным символом их любви, а горьким напоминанием, что она, как и чашка, надломлена. А потом хрупкая любовь и вовсе рассыпалась на две половины, разделилась напополам.

Белль придвигает пуфик, а затем тяжело опускается на него. Как тошнит, какая горечь во рту! Такого не было, даже когда она существовала в облике своей Темной половины – Лейси.

Она безуспешно пытается убедить себя, что это от того, сколько горькой боли пришлось пережить ей в последние несколько месяцев и особенно – в последние несколько дней. Но нет. Материальная, абсолютно реальная причина, которая уже у нее внутри, преследует ее по пятам.

Она сидит, смотря на себя в зеркало безотрывно, и ничего не видя, точнее нет – видит бледную, постаревшую в одно мгновение ока, женщину, плохую копию себя. Может, зеркало кривое, или же ей это просто сниться? Сейчас, вот сейчас она проснется и боль закончится, отступит.