Темные дни, черные ночи (СИ)

Ее слабость Румпельштильцхен знал всегда. Не в любви к выпивке, не в кинофобии заключался ее страх. Она люто, истерически, дико боялась матери. Даже спустя много лет после убийства, даже мертвой. Она боялась Мадлен и это – пожалуй, единственное, что могло бы выбить опасную психопатку из колеи. Оказалось, что в этом же была и ее беззащитность. Когда финальная стадия их бурного романа, включающая постель, только началась, они изматывали друг друга так, что сон для Круэллы и привычная дрема-оцепенение для Темного были самым желанным подарком. Она отключалась на его груди или на соседней половине кровати, свернувшись щетинистым клубком, а он впадал в свое странное состояние, которое по неопытности многие могли бы принять за кому. Потому кошмары не врывались в ее сны. Теперь же, когда страсть, хоть и была столь же полноводна и безумна, как раньше, все же давала им шанс на отдых, прошлое врывалось в их ночи безумным вихрем. Мать снилась ей постоянно. Румпель терпел, давал таблетки, гладил, целовал, рассказывал сказки, в которых главный герой в конце всегда убивал родителя, а то и обоих. Круэлла, конечно же, знала, что это – ложь, выдумка, но ей нравилось это слушать. Он приносил ей час с успокаивающими травами, пел песни и читал книги, часто – столь любимого ею Фитцджеральда. Теперь он должен был благодарить Круэллу, что ему было, чем занять себя во время ночной бессонницы. Он надеялся, что что-нибудь из этого обязательно поможет, но прошло уже почти три недели с тех пор, как они вернулись в Сторибрук, три недели с момента ее нью-йоркского кошмара, а ничего не менялось. Стало, напротив, только хуже, значительно хуже. Конечно, каждое утро Круэлла была полна присущей ей бравады, но получалось это все хуже и хуже. Она стала бледной копией себя. И без того острые скулы теперь стали напоминать заточенные ножи, нещадную головную боль она уже почти не могла скрывать, каждое утро заливаясь кофе, как целебным снадобьем, к тому же, ее раздражение, особенно с утра, достигло почти катастрофических масштабов. Дома была перебита дорогая посуда, утром они почти не разговаривали, завтракала она плохо, пила еще больше обычного. Ложась спать, никогда не жаловалась, но Голд знал, читал по глазам, что она смертельно боится новых кошмаров, которые все приходили и приходили, терзая ее мозг. Недавно у нее начали дрожать руки, да так, что не скрывали ни перчатки, ни более сильная хватка. Удержать чашку над столом и то было теперь крайне проблематично и стоило ей больших усилий.

Голд за все годы знакомства видел Круэллу разной, но не думал и не мог подумать, что однажды увидит и такой. Она была беззащитна, беспомощна, ее уставшие глаза и затуманенный взгляд кричали о том, что она мечтает об избавлении от своих мук. Если бы она могла это видеть, заметила бы, что у Румпеля губы опухли уже, потому что он очень часто их кусал.

Темный, великий и опасный маг, абсолютный хозяин ночи, едва ли не впервые не знал, что ему делать, как лучше поступить. Кажется, он уже достал Уейла своими посещениями (Круэлла идти к врачу отказывалась наотрез, а во время последней его попытки уговорить ее, швырнула в любовника нож), но не магического решения этой проблемы не было. Магический способ поскорее разделаться со всей этой дрянью, омрачавшей их с Круэллой счастье, он знал, но был уверен, что Круэлла раздавит его за такой поворот. Он мог бы решить все сам, если бы не две вещи, перечеркивающие возможность одностороннего решения проблемы – он слишком боялся, что это окончательно сломит ее психику, а еще реализовать задуманное было слишком рискованно. Ему всегда было плевать на свою жизнь, но он не мог позволить себе впутаться в опасную игру теперь, когда от него зависело благополучие Круэллы.

Такие мрачные думы преследовали его по дороге в лавку. Он шагал по первому снегу, его ботинки скрипели, впрочем, еще сильнее сейчас скрипел его мозг в попытке найти другое решение ситуации, нежели то, что было известно ему. У лавки он заметил Спасительницу и это заставило его даже замедлить шаг. Не то, чтобы он уж очень сильно удивился, нет. Его даже не смутило раннее время, когда она сторожит его вотчину. Когда он вышел из дому, поцеловав наконец забывшуюся в тяжелом сне Круэллу в висок, стрелка часов едва приблизилась к четырем утра. Сейчас больше половины пятого никак быть не могло. Посмотрев на часы, он удостоверился в этом.

Итак, Спасительница наматывает круги вокруг его лавки с самого утра. Это могло означать только одно – они снова налажали, и наверняка его миссия заключается в том, чтобы немедленно спасти весь город от чудовищ или проклятья, ведь он должен.

Черт возьми. Они никогда не угомоняться. Голд почти начинал жалеть, что не настоял остаться в Нью-Йорке. Тем не менее, когда они с Эммой встретились лицом к лицу, его губ касается вежливая холодная улыбка.

- Мисс Свон! Что привело вас в столь ранний час ко мне?

- Нужно поговорить.