Темные дни, черные ночи (СИ)

- Мы с вами оба знаем, Мадлен, что она больна. Очень тяжело больна. Излечить ее уже нельзя, но можно облегчить ее боль. Вы здесь, потому что я хочу, чтобы вы сказали, что всегда ее любили. Чтобы она слышала это. Вы здесь, потому что считаю, что вам нужно поговорить.

- Она… не заслужила слов любви – поджав губы, отрезает властная дама, тем не менее, вцепившись пальцами в бокал вина. – Вы бы простили, если бы сначала она отобрала у вас все дорогое, а потом убила бы вас?

- Самое дорогое… - вздыхает Голд, ставя бокал на стол. – Вы допустили большую ошибку. Разве мужья были для вас дороже, чем Круэлла? Разве мужчина может быть дороже дочери?

Де Виль старшая отворачивается. Они молчат минуту, другую, десять, двадцать. Полчаса молчания, спокойного потягивания вина с его стороны и напряженного покусывания губ – с ее. Наконец, теребя ткань платья, все еще не смотря на него, она начинает снова:

- Она с рождения была девочкой трудной. Я не знала, что с ней делать. Мы с ее отцом допустили самую страшную ошибку: думали, она перерастет. Все надеялись на это. Я закрывала глаза на то, что она с легкостью ломала шеи птенцам и делала вид, что не понимаю, будто щенки подохли от крысиного яда, подброшенного им в еду. Мой муж игнорировал ее взгляд, когда испытывал неудачно лекарства на крысах и они умирали, корчась в предсмертных судорогах. В попытках ее перевоспитать я перепробовала все. Потом я решила ее контролировать. Заперев ее, я, с одной стороны, пыталась защитить мир от Круэллы, с другой – Круэллу от мира. Ведь в нем каждый шаг – это соблазн для нее.

Впервые за все это время, Мадлен посмотрела на Темного, и даже черствое сердце Голда не выдержав, кольнуло от этого взгляда, в котором было так много невысказанной боли.

Мадлен трагично заломила руки. Она, как и подобало, держалась величественно, не сдавалась, но он видел – она сломлена. Извечная боль преследовала и мать, и дочь: почему они не были любимы друг другом?

Из ее груди вырвался полный отчаяния вздох.

- Что скрывать, выходя замуж еще дважды, я знала, понимала, что Круэлла у меня все отнимет. Она не умеет отдавать, совсем не может этого. Надежды на то, что она переборет это, остановится, не было совсем никакой. И да, внутри я думала: пусть лучше убьет отчимов, чтобы я не смогла сдать ее полиции, чем кого-нибудь постороннего… Я боялась выпускать ее из дому. Мне все время казалось: если я ее выпущу – она кого-нибудь на тот свет отправит. Я не могла этого себе позволить. Я боялась, что ее у меня отнимут, я знала, что этот мир сломает ее окончательно. Найдя ее единственную слабость, я пыталась ее контролировать. Уже даже не исправить. Потому что знала, что это бесполезно.

Она прерывисто вздыхает, выпуская из груди гортанный стон, качая головой с бесконечной горечью:

- Она была такой прекрасной. И такой ядовитой. Она – как цветок-убийца. Я не понимала, чем заслужила такую дочь, и не знала, как мне подступиться к ней. Каждый день, смотря на нее, я хотела показать ей мою любовь. Но ведь она никогда не понимала, что это такое. Никогда.

Наконец, Мадлен смотрит на Голда, будто вспомнив только что, что она не одна здесь.

- Я бы могла предупредить вас, как того глупого хроникера, влюбившегося в нее по уши однажды, чтобы вы немедленно бежали от нее как можно дальше. Но, вижу, что вы ее любите. А значит, вы намного ее хуже.

Она не плачет, но в глазах ее видны слезы. Румпель не смотрит на нее, только изучает бокал вина, будто видит его впервые в жизни. Посчитав своим долгом рассказать запутавшейся матери о том, что происходило уже после ее смерти, он коротко излагает:

- Она не убила Айзека, как вы опасались. Потому что он лишил ее возможности убивать. Но она украла его душу. Когда я виделся с ним, это был самодовольный болван, по-прежнему влюбленный в Круэллу, как глупый щенок. Он сказал мне: «Я благодарен ей. Она была по-своему добра ко мне. Сделала меня тем, кто я есть».

Он прикусил губу.

- Вы должны помочь ей, Мадлен. Скажите ей то же, что мне сейчас. Она должна отпустить вас от себя. Круэлла – действительно великая злодейка, в ней столько Тьмы, что можно утонуть. Но она, увы, теряет себя. И я не могу спокойно смотреть на это. Помогите ей двигаться дальше, если вам так важно помочь ей по-настоящему. И вы больше никогда друг друга не побеспокоите.

Мадлен внимательно смотрит на него. От ее тяжелого взгляда даже старого могущественного Темного пробрало до дрожи. Покачав головой, она спрашивает:

- Зачем вы все это делаете, Голд? Зачем вам это нужно?

Он лишь секунду смотрит в окно на рассеивающиеся уже сумерки, а затем – прямо на нее, в глаза.

- Очень легко ненавидеть психопатку, Мадлен. Но гораздо тяжелее ее любить. Кому как не вам знать об этом, верно?

Они сидят и молчат некоторое время. Затем, леди Де Виль встает, оправляя платье и поправив шляпку, быстро надевая перчатки. И решительно кивает, показывая, что готова идти с ним.