В другой легенде все происходило наоборот: в разных ее версиях исполинская собака сама покидала охраняемую территорию, — иногда через сделанный под забором подкоп, иногда иным способом, — и охотилась на запоздавших ночных прохожих среди аллей шуваловского парка, либо на улочках Парголова... Оснований для таких россказней имелось еще меньше.
Занятый мыслями о собаке, Николаша как-то незаметно дошагал до цели своего путешествия.
Дом Грубиных располагался иначе, чем большинство здешних дач — не в глубине участка, а так, что фасад находился заподлицо с высокой оградой. Основательное двухэтажное строение, лишенное каких-либо архитектурных излишеств (а на окрестных домах их хватало, порой парголовские дачи проектировали весьма известные архитекторы). Над дверью красовалась непритязательная вывеска: ГРУБИН. МЯСНАЯ ЛАВКА.
Николаша помедлил, не торопясь зайти внутрь, — собирался с мыслями и еще раз обкатывал в мыслях тезисы предстоящего разговора. Какие виды имеет Трофим Грубин на будущность дочери, он не знал, да и она тоже, — парголовский мясник, готовый поболтать с покупателями обо всем на свете, своими замыслами ни с кем и никогда не делился, даже с Ульяной. Однако же понятно, что Грубин — человек состоятельный, и за абы кого, за первого встречного голодранца, дочь не отдаст. Уле восемнадцать — ждать совершеннолетия и получения паспорта еще почти три года, а сейчас против родительской воли не пойдешь... И Николаша, все заранее обдумав, решил построить разговор так: да, сейчас он не из богачей, и даже не из зажиточных, — пенсии за погибшего под Мукденом отца едва хватает на жизнь, и, чтобы обеспечить сыну достойное образование, матери приходится и на дачах чужих прибирать, и другими похожими работами заниматься... Все так. Но он, Николаша, студент, — и через три года станет инженером-путейцем. А это — положение в обществе, и виды на карьеру, и неплохое жалованье, наконец. Жене его бедствовать не придется, и приработки на стороне искать не придется тоже. И дети, если народятся, в нужде жить не будут.
На самом деле Николаше виделась семейная жизнь чуть иначе. Жена-домохозяйка, занятая стиркой и стряпней? Прошлый век, домострой, не для них... Подтянет Ульяну в науках, — или сам, или с помощью друзей-студентов, — она сдаст экстерном за курс женской гимназии, — и на Бестужевские... Современная женщина — это женщина с образованием и специальностью, а не с пеленками-кастрюльками. Вот только Грубину, старой закалки человеку, знать о том пока не следует: ему — рассуждения о жизненных перспективах жениха и об окладе инженерского жалованья.
Ну все, пора... Николаша толкнул дверь мясной лавки.
Внутри было пусто... В самом полном и всеобъемлющем значении этого слова. Не было покупателей. Пустовал прилавок, — новомодный, мраморный и остекленный, с отделением для сухого льда. Второй прилавок, более привычного вида, тоже был пуст. И место за прилавком пустовало.
Николаша слегка удивился... Последний день поста, а где товар для желающих завтра разговеться? Да и в пост совсем уж без клиентов Грубин не сидел — у него отоваривались те, кто имел разрешение вкушать скоромное по слабости здоровья...
Колокольчики у двери — голосистые, валдайские, подвешенные на гуттаперчевом шнуре, — продолжали покачиваться и легонько позвякивать. Однако никто не спешил на звук из глубины дома, из подсобных помещений лавки (жилым в грубинском доме был только второй этаж).
Николаша ощутил легкую тревогу, сам не очень понимая, что его тревожит. Возможно, рассказ Ерофеича об исчезновении Глаши Грубиной стал тому причиной... Или будоражил запах... даже не сказать в точности, чем пахло... кровью? свежеразделанным мясом? всем вместе, наверное... Тянулся этот аромат из двери, ведущей внутрь, — обычно плотно притворенная, сейчас она была полуоткрыта.
Как бы то ни было, у Николаши мелькнула дурная мысль: ну как давняя история с исчезновением повторилась? И в доме Грубиных сейчас никого? Соскучилась Глафира в «иных местах» — вернулась, да и забрала с собой и дочь, и мужа...
Мысль и самому казалась дикой, но не отпускала.
— Эй... — несмело позвал Николаша.
Дом ответил тишиной. Даже колокольчики прекратили легонько позвякивать. Лишь слышно было, как где-то громко жужжит проснувшаяся до срока муха.
— Эй...
Тишина. Он шагнул к двери, ухватился за шнур с колокольчиками, дернул так, что чуть не оборвал. И еще раз дернул, и еще.
В ответ на истеричный перезвон откуда-то из глубины дома рявкнул зычный голос:
— Не торгуем!!!
У-ф-ф... Навыдумывал же...
Послышалась тяжелая поступь. Дверь полностью распахнулась, кроваво-мясной аромат стал гораздо острее. В лавку шагнул мясник Грубин.
Был он одного роста с Николашей, но, наверное, раза в полтора шире в плечах, а весил вдвое против будущего зятя... Стройная Ульяна, без сомнения, фигурой удалась в мать.
Мясник обогнул прилавок, спросил без прежней зычности, но недоброжелательно:
— Чего пришел? Сам видишь, не торгуем сегодня.
Все заготовленные Николашей слова куда-то подевались, язык словно прилип к гортани...