Темные инстинкты

Тина подняла глаза на старика. Тот мужчина с красными полосками на манжетах пиджака уже направлялся в сторону створчатых дверей, а старик стоял, все так же обрюзгши, словно желейная старая масса и смотрел на Тину. Лампа за столиком погасла, но красный цвет никуда не делся. Казалось, что сам старик — нет, не светится — но как будто впитал этот свет в себя − он смотрел на Тину и в тоже время сквозь нее. Словно бы специально старался не обращать на нее внимание. Затем старик повернулся и медленно поплелся, шаркая слабыми ногами за мужчиной в костюме с красно-алыми полосками на манжетах. Старик шел, и из него лилась кровь, будто весь впитанный им свет красной лампы превратился в жидкость. Сквозь кожу и лицо; глаза и пальцы; одежду и ботинки, красное стекало со старика, и от его подошв оставались кровавые полосы на полу (отличного!) ресторана. Фото альбом раскачивался в сжатых старческих пальцах и из него сыпались десятки фото снимков, запечатлевших разнообразные стадии ужаса, боли и отчаяния. Они сыпались позади старика, образуя шлейф вырезанных из этого мира страдания юных душ и сердец лезвием старых ножниц. Они падали на кровавую полосу как пунктиры на прямой линии, обозначающие временные отрезки как надгробные даты.

Тина заставила себя еще раз взглянуть на старика, но от этого вида у нее заныло в животе с новой силой, да так, что боль проскребла не только ее внутренности, но и ребра с позвоночником. Она скрутилась, словно свернувшаяся бумага в пламени, обеими руками схватившись за живот. Тина сильно зажмурилась от боли, но к ее мыслям прилипли ужасные фотоснимки, и Тина поспешила открыть глаза. Ей удалось преодолеть боль и на мгновение разлепить веки и увидеть свои ладони, прижатые к животу. И как сквозь переплетенные пальцы сочатся струйки крови…

− ТИНААААА!!!!!!!!!!!!

Это был не вопль. Это был взрыв.

И хотя голос Вэнди вернул Тину в чувства, ей все же показалось, что звучит он словно издалека. Явно дальше чем сидевшая в полуметре от нее подруга и явно тише (хотя по-прежнему четко), чем раньше. Тина интуитивно сконцентрировалась на голосе подруги. Несколько мгновений ей казалось, что мир вокруг снова дрожит и начинает рассыпаться. Она даже вцепилась руками в край стола, словно утопающий хватается за обломок доски. Боль из живота превратилась в писк, противно сверля уши. Тина начала трясти головой в попытках отогнать этот противный писк. Ей хотелось вытрясти его из своей головы

… (что со мной? что со мной?) …

однако, как бы она не старалась, ее движения оставались замедленными, как если бы она вертела головой под водой. И всякий раз поворачивая голову то в лево то в право, она отчетливо видела, как мужчины в одинаковых пиджаках и шоферских фуражках, но с разными линиями

… (голубыми и красными) …

на манжетах сновали по залу ресторана от столика к столику. Она не могла как следует разглядеть всех гостей — их лица и фигуры стали сродни разводам на стеклах, но

… (шоферы — пилоты?) …

не утрачивали своей четкости. Писк в ушах нарастал с каждым движение головы. Тина гоняла этот звук от уха до уха как залетевшего в голову комара.

− Останься со мной… − Тихий, грустный голос Вэнди. Он был наполнен печалью и болью в сотню раз превосходящие невыносимые ощущения охватившие саму Тину.

− Дрю должен был стать последним, − сказала Вэнди. Тоном маленькой девочки, оправдывающейся перед взрослыми.

Голос лучшей подруги провожал Тину из мира боли обратно на карусель ее памяти

… (но почти всегда вместе с тобой Вэнди) …

унося девушку в самые важные моменты ее жизни

… (что мы тут делаем Вэнди??) …

… (где тут?) …

и самые яркие, наравне с грустными, счастливыми и тяжелыми…

… (что ты сделала Вэнди?) …

Но думать становилось все тяжелее. Разум Тины уже уселся на лошадку и приготовился кружиться в водовороте собственных событий.

Тина вспоминала свои трудные времена. Те, которые больше касались Вэнди, нежели ее саму и тем не менее всегда касались и ее тоже. Вэнди выпала из «своего круга» после того, как многие прознали, что второй год обучения ей оплатили родители Тины. Из «своей» она превратилась если и не в изгой, то в «нахлебницу и приживалу». Многие тогда отвернулись от нее; но не Тина.

Сколько слез Тина видела тогда у подруги; бесчисленных истерик и последующих резкостей о том, что ей не нужны чьи-то подачки! За которыми следовали извинения и примирения. Помнила Тина и свое недоумение от такого поворота событий. Испуг и досаду, когда до нее дошли слухи, что Вэнди покуривает травку и обиду от того, что Вэнди сама себя начинает считать недостойной.