Темные празднества

Он дарил мне маргаритки, лепестки которых заставляли меня верить в его постоянство, пока их место наконец не занял букет из полыни и ее горечь и сладость не потекли у меня между ног. Нежеланная, бесформенная масса. Его позор, который должна нести я.

Шурша шелковой юбкой, Альтамия ведет меня к аптекарю. Единственный посетитель бросает на нас взгляд, полный презрения, и, к разочарованию мистера Элвика, поспешно покидает аптеку. Мистер Элвик, тот самый человек, что поделился с Рашем информацией о людях, зависящих от приходской помощи, наблюдает за нами из-за прилавка.

– Мисс Альтамия Хейл, – представляется девушка, делая шаг вперед. На ней – одно из платьев Грейс с украшенным драгоценными камнями лифом.

Бегло осмотрев Альтамию, мужчина вдруг бросается ей соболезновать.

– Сочувствую по поводу вашего дяди. – Он протягивает ей бутылочку миндального молока, смешанного с ячменем, фиалками и розовой водой. – Это от меланхолии.

Понюхав напиток, она возвращает его обратно.

– Обычно этот отвар прописывают от бессонницы. Мой покойный дядя всегда говорил, что лучшее средство от меланхолии – веселая компания.

Аптекарь удивленно вздрагивает.

– Вы обвинили Джейн Фоули в колдовстве, – пристально смотрю на него я.

Он кивает.

– Одна моя пациентка, мисс Локтон, умерла из-за ее проклятия. Я ни в чем не виноват.

– Изнуряющая болезнь, – догадываюсь я, пока он нервно ерзает. – Ее семья и не думала, что речь о проклятии, пока вы не заявили об этом во время городского собрания.

Ряды ярких медицинских пузырьков придают цвету его кожи зеленоватый оттенок.

– Это – ложь, – изрекает Альтамия, вдыхая запах джина, витающий в окружающем нас воздухе, словно аромат духов.

– Ложь, – повторяю я в ответ на его пустые угрозы. О них мне пела его покойная жена.

Я была легкомысленной, словно бабочка, пока не угодила в его сети. Добровольно оказавшись в этой ловушке, я обрела равновесие в его стабильности, пока одна привычка его не изменила. Тогда я обрела равновесие в этом хаосе. Положив свою ладонь поверх его, я уравновешивала чаши весов.

– Вы по неосторожности убили ребенка, который был не старше вашего собственного.

Мужчина уже готов к схватке.

– Уходите, – приказывает он.

– Нет, пока вы не пообещаете мне, что отзовете свое обвинение против Джейн Фоули.

– Раш в курсе, что вы здесь? – Наше молчание придает аптекарю храбрости, и он перегибается через стойку. – Ваш господин – убийца, и многие разозлились из-за того, что вас не арестовали вместе с ним. – Затем он оборачивается к Альтамии. – Ваш дядя – ведьмак. Ходят слухи, что эта беда – у вас в крови.

– Слухи, – фыркаю я, положив руки на чаши весов, стоящих между нами. – Они никогда не являлись для меня чем-то, на что стоит обращать внимание. – Я делаю паузу, позволяя ему осмыслить мои слова. – Алкоголь притупляет ваше мастерство, и вы все равно переложили вину на Джейн Фоули, чтобы уберечь себя от подозрений со стороны родителей вашей жертвы. Вы отзовете ваше обвинение и убедите олдерменов уволить Раша.

Он начинает дрожать от страха, но я не отступаю. Охотнику на ведьм ни к чему ни надежда, ни милосердие. И мне тоже.

– Я ведь совсем один, – тянет он.

– Но скоро вы станете одним из многих, – обещаю я, пока Альтамия вешает на его дверь памфлет. Мои слова – песня, заставляющая его опустить голову в знак поражения. Впрочем, этого недостаточно. Я не остановлюсь, пока не превращу этот город в целый хор голосов.

Роутон – тусклое пятно, через которое мы с Альтамией проносимся как комета.

– Нам стоит сделать перерыв и отдохнуть, – предлагает она, когда я направляюсь к следующему обвинителю.

– Мне не терпится продолжить, – извиняюсь я. – Это грязное дело. Тебе незачем мараться. – Осознавая, что девушка не отступит, я продолжаю: – Мистер Тернер убил свою дочь Элис. Он – олдермен, поэтому у него есть все, чтобы представить смерть дочери как несчастный случай. Чтобы покончить со слухами, он переложил вину на бесов Маргарет Грир.

Каждое его слово режет меня, словно осколок стекла. Пинок, толчок, я чуть не ломаюсь от их мощи. Я сделана из стекла. Пятна от его прикосновений, радуга синяков, замаскированная слоями ткани. Каждая моя рана – трещина. Последний удар – и я рассыпаюсь.