Темные празднества

Кто-то был у меня в комнате. В воздухе чувствуется пряный аромат нарцисса. Этот запах принадлежит Грейс. Девушка прикасалась и к моему постельному белью, и к моей дорожной сумке, и к моему дневнику. Она хочет спровоцировать конфликт, возможно, чтобы понять, легче ли на меня надавить, чем на Уилла. Я проверяю книжную полку. Книга благословений и узелок Фрэнсиса все еще спрятаны внутри увесистого тома. Не буду высказывать ей своих подозрений… По крайней мере пока.

Я так сосредоточен поисками того, что могло пропасть из комнаты, что не сразу замечаю письмо, лежащее на моем столе. Бросив на пол шелковую нить, которой было прошито послание, я открываю его и вижу, что на нем нет ни слова, кроме инициалов «Альтамия Х.», написанных в верхнем углу, и вложенной внутрь веточки рябины, которую я отказался брать у нее тогда, в Йорке. Я сжимаю ее пальцами. Нет, я не достоин ее уважения. Опустившись в кресло, я пишу ответ:

Дорогая Альтамия,

Вы снились мне каждую ночь с тех пор, как я покинул Йорк. Единственной женщиной, которая мне когда-либо снилась, была моя мать. Потеряв ее, я превратился в Орфея. Я шел по жизни, не в силах двигаться вперед, потому что часть меня всегда жаждала оглянуться… Пока не появились Вы.

Когда я уехал из Йорка, у меня возникло ощущение, что лучшая часть меня так и осталась рядом с Вами. Если бы Вы на меня сейчас взглянули, я бы провалился сквозь землю. Вы бы даже не узнали то, что от меня осталось. Это – моя худшая сторона, от которой любой человек отшатнулся бы, впрочем, Вам, уверен, удалось бы быстрым и точным движением ее прижечь.

Пишу Вам в разгар расследования дела о колдовстве. Недавно мы с другими охотниками на ведьм вторглись в дом миссис Грир, привязали ее к стулу, гоняли ее по комнате и угрожали пытками. Мы сказали ей, что не оставим ее в покое, пока она нам во всем не признается.

Ведьма – это не более чем слова, которые насильно вкладывает ей в рот охотник на ведьм. Те же губы, что шептали Вам на ухо стихи, изливали злобу на другую. Я наполнил ее уста заклинаниями и ненавистью. Всего за несколько часов я стал всем, что Вы возненавидели бы… И всем, что ненавижу я сам. Однако я буду вновь и вновь прибегать к этим мерам.

Не знаю, зачем пишу Вам, не считая того, что даже сейчас, сидя здесь, ощущаю Ваш любовный жетон у своего сердца, и его прикосновения достаточно, чтобы я не оставил веры в другой исход, пусть даже я потерял всякую надежду на наше с Вами будущее.

Ваш

Николас.

В комнату заходит процессия слуг, несущих горячую воду, и я отдаю одному из них письмо до того, как у меня возникнет искушение сопроводить его извинениями. Оставшись в одиночестве, я погружаюсь в горячую ванну. Над водой поднимается пар, густой, как туман над холмом Пендл, и я представляю, что тону в нем.

Фрэнсис смотрит на меня из-под воды. Это зрелище меня не пугает. Те две недели, что я провел в Ланкастере, притупили мои чувства. Мою вину невозможно смыть. То, что произошло за последние два дня, всегда будет меня преследовать. Оно будет мне сниться, и я запою об этом, когда умру. Я слегка вздрагиваю, когда отражение Фрэнсиса вдруг тонет в луже крови. Оно рассеивается, и, моргнув, я замечаю, что на меня пристально смотрит снизу вверх Клементс. Я наклоняю голову. Его появление действует на меня, словно непрошеное утешение.

– Ты проходишь крещение, – подшучивает он надо мной, и вскоре аромат Грейс перебивает исходящая от него вонь эля.