Темные проемы. Тайные дела

Узенький тротуар, бегущий вдоль канала, продолжался и там, где сама площадь уже закончилась. Ферн завернул за угол и поспешил за ускользающей гондолой, уже набравшей скорость. Пока он преследовал ее, звонко стуча подошвами по брусчатке, в голове у него бился единственный вопрос – не довела ли его лукавая Венеция до безумия, не сплела ли воедино грезу и явь. Он был почти уверен, что если ему вообще следует бежать, то – только в направлении строго противоположном. Но раз уж он пустился в это ночное преследование – стоит довести его до хоть какого-нибудь конца. Ему почти удалось догнать лодку как раз в тот момент, когда она проходила под следующим мостом. Разумно было предположить, что гондольер если не видит его, то уж точно – слышит, но лодка не замедляла хода. Ферн достиг конца тротуара, застыл на краешке арки и уставился вниз. Ему было все равно – он не знал, как обратиться к этим бегущим прочь вестникам. Венеция тихо опустила каменный занавес на удаляющуюся тень.

А затем, всего двадцать или тридцать минут спустя, произошло нечто, что объяснило не все, но некоторые странности.

Глубоко в своих мыслях, с растревоженной душой Ферн побрел обратно к широкой набережной, обращенной к каналу Сан-Марко и являвшейся, по сути, главной набережной города. Расстояние от пьяцетты, где происходили странные события, было невелико, но в Венеции, к добру или к худу, редко когда удавалось пройти прямо и без препятствий более нескольких шагов. Ферн, чьи мысли были заняты совершенно другим, по меньшей мере дважды умудрился заплутать. В конце концов он вышел на Рива дель Скьявони, где все так и лучилось иллюминацией, заражающей само небо искусственной красотой. При виде этого великолепия Ферн подумал, что Венеция, в конце концов, явилась к нему в праздничном обличье – несколько даже экзальтированном, как ей и полагалось. Но его думы отвоевали куда основательнее собственное одиночество и позабытая греза. Пусть запоздало, но он все же принял Венецию – и в этой игре ему позарез нужна была сообщница. Нужна больше жизни. Пусть она возьмет его за руку. Пусть он возжелает ее, а она – его. Вопреки своим порывам, Ферн стоял недвижимо, не ведая, повернуть ему налево, где было бы спокойнее, или вправо, где приключения более вероятны. Теперь, когда шанс был упущен, он очень сильно жалел, что не поговорил с той женщиной на пьяцетте. Чем он рисковал? По телу Ферна пробежала легкая дрожь. Все-таки он – тот еще рохля. Теперь, как подсказывал здравый смысл, едва ли имело значение, в какую сторону он повернет. Ему просто не хватало мужества, энергии, любопытства углубиться в темные подворотни, пуститься в удалый вояж по набережной – что ему там грозит, кроме пары захудалых карманников? Вот отец на его месте не робел бы – это точно. Ферн обратился лицом к гостинице «Даниэли», (компания американок, перегнувшихся через перила садика на крыше, высоко вверху, напоминала красивые, зазря сгорающие свечи) к Пьяцце, к жизни, если понимать ее как товарно-денежное существование по заветам Томаса Кука[76].

Через минуту или две Ферну почудилось, что он снова видит женщину с гондолы.

Она точно так же стояла в одиночестве на краю канала, хотя на этот раз то был Сан-Марко – почти что открытое море. На ней все еще был черный плащ с капюшоном, как на картине кого-то из Лонги[77], но она уже не была так плотно, как раньше, закутана в него. Ферну показалось, что под ним на ней – старинное оборчатое платье. Вопреки присутствию толпы, ни на секунду не прекращавшей наваливаться на него и вопить в самые уши, Ферну стало по-настоящему страшно. Мысль, которую он не решался про себя облечь в слова, сводилась к тому, что он галлюцинирует, что его нервы окончательно пошатнулись. Женщина стояла столь неподвижно, отрешенно от всех этих ужасных людей, в одеждах, подобающих лишь призраку. Он не потерял ее. Как и тогда, на пьяцетте, Ферн стоял и смотрел, сам похожий на привидение. Все для него исчезло, кроме этой загадочной фигуры.

Затем она уверенно подошла к нему, преодолев те двадцать пять ядов, что разделяли их, и обратилась первой:

– Вы из Англии?

Она и впрямь была облачена в платье восемнадцатого века, и под ее капор была убрана высокая старомодная прическа.

– Да, – откликнулся Ферн.

– Венеция приглашает вас в лодочный круиз.

Вот как все объяснялось – вполне прозаично. Она просто рекламировала туристам очередное развлечение. Отсюда и этот вычурный образ. Ничего такого, что противоречило бы увиденному в городе ранее. Ферн рассмеялся ей в лицо, но незнакомка даже бровью не повела – видимо, привычная к такому обращению. Подавшись вперед, она заговорщически сообщила:

– Для вас – бесплатно, конечно же. – Экзотический акцент выдавал в ней итальянку. – Вы ведь один?

– Да, – ответил Ферн. – Один-одинешенек. Поищите кого-то другого – я не подхожу.

– Еще как подходите, – произнесла женщина. – Венеция всегда на стороне странников-одиночек.

Слова ее прозвучали нелепо, но хотя бы тон указывал на их искренность, и Ферн смог найти в себе силы на достойный ответ:

– Расскажите мне больше.