Темные проемы. Тайные дела

– Вон там, чуть впереди, живет богатая американка, собравшая у себя дома все самые уродливые вещи этого мира. Поверить сложно, насколько уродливые – и как много. Она их держит в недостроенном палаццо – она никогда его не закончит. И я все не хотела портить нам столь славный вечер упоминанием о ней…

– Я уже знаю. – Ферн улыбнулся. – Я там был.

– Способна ли подобная женщина на любовь?

Они медленно проплывали мимо палаццо Реццонико.

– «Ни времени мне не сыскать, ни места, ни даже ту, что вверит мне любовь»[78], писал один английский поэт. – Говоря это, Ферн сам себе подивился. Компания молодых парней на быстроходной моторке пронеслась мимо них, чуть не опрокинув гондолу.

– В Лагуне будет лучше, – заметила спутница Ферна, подтягивая ноги к подбородку. – Меньше помех и больше реальной опасности. – Ферн не был уверен, что именно она имела в виду, но, похоже, ей нравилась перспектива, ибо ее глаза на миг заговорщически блеснули из-под капора.

– Почему «опасности»?

– Ночью в Лагуне всегда что-то да опасно. – Она произнесла это спокойно, может даже – с легкой ноткой презрения. Как бы она не влекла его к себе, Ферн не задавал никаких личных вопросов – наверное, чувствуя, что всякий ответ прозвучит неуместно, да и не хотелось разрушать ту легкость, с которой они обрели друг друга. Есть ли более восхитительная вещь, чем эта легкость? И неразумно было бы упоминать сейчас всех тех остальных одиночек, с кем она совершала эти ночные вояжи. Ферн понимал, какое это клише. Ему никогда прежде не приходило в голову, что дружеское общение с кем-то на условно деловой основе может так сильно тронуть его. И – менее всего это походило на то, что являлось ему во сне.

Но теперь она словно отпрянула от него в темноту. Ферн все еще держал ее за руку, но ощущал, как шум вокруг них и пустота дворцов распространяют парализующую инфекцию разочарования. Он тоже начал тосковать по Лагуне.

Ферн решил, что искренность – лучшая стратегия.

– Простите, если сбил вас с рассказа. Мне нравилось вас слушать.

– Все, что я способна рассказать, вам и так известно. – Ее голос утопал в черноте той ткани, которой она отгородилась от него, в которую куталась.

– Мне раньше снился один сон, – сказал Ферн, несколько форсируя события. – Годами мне снилось, что я… делаю именно это.

– Венеция – греза для многих, – ответила она. – Сама по себе она – сон.

– И никакой реальности?

– Другое имя для «реальности» – «кошмар».

Две-три сотни метров отделяли их от моста Риальто, высокого и широкого, богатого на жестяные вывески древних ювелиров и торговцев ядами. Пейзаж по обе стороны канала стал более оживленным; люди сидели за столиками прибрежных кафе, сновала вверх-вниз по течению баржа, на которой хор пел «Свет моей жизни» и «Вернись в Сорренто». Кому-то здесь почти наверняка было уютно и хорошо.

– Отцы города едва ли одобрят, что вы зовете Венецию «кошмаром», – произнес Ферн, сдавливая ладонь спутницы.

– Отцы уже все – прах. В Венеции все мертвы. Разве вам нужно это объяснять?

И Ферн не выдержал. У него просто не осталось иных слов.

– Полюбите меня. – Среди ярких огней кафе, под звук барабанного боя, Ферн приподнялся на локте и посмотрел в ее прячущиеся глаза, за вуаль. На его слова она никак не отреагировала. – Прошу вас, сделайте мой сон явью. Полюбите меня.

Она по-прежнему молчала. Гондола поравнялась с человеком с огромным барабаном. Он послал им некое беззаботно-непристойное напутствие, одобрение, и его инструмент запульсировал в неистовом бое.

– Сделайте так, чтобы моя жизнь стоила хоть чего-то. Спасите ее.

Из недр своих черных одежд она посмотрела ему в глаза.

– Вы сказали, что больше не видели снов. Знаете, почему?

– Мне кажется, я начал отчаиваться в том, что сон когда-нибудь сбудется.

– О нет. Сон ушел, когда вы решили посетить Венецию. Никогда не приезжайте в Венецию.

Она пошевелилась, убрала руку и нежно поцеловала его прохладными губами.

– Освободите меня – прошептал Ферн. – Дозвольте мне обрести покой.

Опустилась темнота – они проплывали под мостом Риальто; Ферн положил руку на тугой корсаж, прячущий ее груди. Когда темнота отступила – ничто уже не разделяло их. Грузчики, что сортировали почту в терминале на Фондамента-деи-Тедески, заметили их – и встретили пронзительными криками и свистом. Редко видали они в гондолах кого-то, кроме дряхлых и измученных жизнью – старцев, коим лишь Смерть годилась в рулевые.

Ферн разгоряченно шептал слова ласки и обожания. Все дальше и дальше, минуя мрак дворцов, плыла гондола, вспахивая воду, покачиваясь и кренясь, пока бенгальскими огнями и шутихами проносились мимо большие и малые суда. Сама странность, избыточность этого искусственного, последовательного движения отделяла Ферна и незнакомку от мира, пока они занимались любовью в бархатной неге подушек. Их черный гондольер, должно быть, обладал поистине божественными запасами сил – так упорно и неутомимо они двигались вперед.