Темные проемы. Тайные дела

Его протест по отношению к выбору Несты выразился весьма бездейственно и тихо – после первого всплеска чувств он редко возвращался к больной теме в разговорах с ней. Он чувствовал, что в ее словах есть правда – это действительно ее ногти, и она вольна с ними поступать по-всякому, – но осознание собственной невозможности повлиять на жену, равно как и боязнь утратить в ее глазах статус из-за фиксации на чем-то столь пустяковом, давили на Кертиса и вгоняли в стыд. Враждебное отношение к той, кого он, казалось бы, поклялся любить и в горе, и в радости, вызрело в его душе – и выползло наружу ядовитой змеей, породив новые тревоги.

Озабоченность вопросом ногтей нашла и некое извращенное отражение в поведении Несты – маникюр будто бы сделался одним из главных дел ее жизни. Каждый вечер она раскладывала перед собой батарею маленьких инструментов – бесконечно острых, с виду неприятно напоминающих хирургические. Даже столь любимое Нестой одно время шитье отступило на второй план. Характерный скрипучий звук, с которым она подпиливала ногти, действовал Кертису на нервы почище дрели дантиста. Однажды, собравшись с духом, он даже предложил ей заниматься маникюром не вечером, а днем, когда его нет дома, но позже его озарила неприятная догадка – она ведь и днем это тоже делает. Тревожный симптом – даже безотносительно его антипатии к крашеным ногтям. Сам по себе он пробуждал в нем отвращение – как будто Неста приобрела некую патологическую одержимость.

Принято считать, что порой слово неизреченное – весомее слова озвученного. Так и непризнанная враждебность может протекать горше открытой войны. К зацикленности на красе ногтей вскоре прибавились расточительные траты на гардероб. Прежде Неста, казалось, довольствовалась именно тем стилем, какой предпочитали другие замужние женщины ее возраста и достатка. Теперь же покупки приобрели опрометчивый характер – и ее внешнее преображение в довольно-таки странную сторону переполошило Кертиса гораздо сильнее прежней незначительной перемены. Насколько он мог судить, ее эксцентричные с виду, но при этом жутко дорогие наряды даже не отвечали последним веяниям моды.

Однажды вечером Кертис собрался сопроводить жену на вечер игры в бридж – дата проведения была согласована за несколько недель, приглашения им были высланы загодя.

– Дорогая, мне очень жаль, но ты не можешь появиться у Фокстонов в таком виде, – сказал он.

– Мне не идет наряд? – спросила она.

– Дело не в наряде. Ты же знаешь, какие нравы у этих людей. У Фокстонов, ради всего святого! – повторил он с нажимом, балансируя на грани отчаяния.

– Может быть, стоит их удивить?

– Быстро надень что-нибудь другое, дорогая. Мы и так уже опаздываем на полчаса.

– Это ты опаздываешь. Я уже давным-давно оделась. – Она взяла крошечный предмет, похожий на скальпель, и принялась ковырять им свои ногти. Этому делу она уделяла на редкость глубокое внимание – опершись локтем о стол, тщательно выверяя движения. Эти еле заметные колебания заставляли почему-то думать о водорослях, мягко колышущихся в гармонии с течением.

– В любом случае, ты тратишь слишком много на одежду в последнее время, – бросил, не выдержав, Кертис, чувствуя, как при виде маникюрных процедур нервы натягиваются, точно пучок струн. – Я попросту не поспеваю.

– Не поспеваешь? Куда?

– Не поспеваю оплачивать твои счета, – с горечью произнес Кертис, хотя он не был ни бедным, ни скупым.

– Тебе что, прислали какие-то дополнительные счета? – Неста ни на мгновение не оторвалась от своей процедуры.

– Рад, что ты наконец-то спросила. Не хочу, чтобы на меня обрушилось все и сразу.

Она не отреагировала никак на его слова, лишь уточнила:

– Так к Фокстонам пойдем?

– Я позвоню им, пока ты переодеваешься.

– Не собираюсь я переодеваться ради Фокстонов. – В ее устах фамилия превратилась в насмешливое фырканье.

Кертис был искренне шокирован. Это ведь были чуть ли не лучшие друзья их семьи.

– Дорогая, – пробормотал он, – так у нас друзей не останется.

* * *

Гнать плохие мысли из головы становилось все труднее – ибо, даже заявляясь в свет, Неста более не пользовалась своей прежней тихой популярностью. Кертис и сам попал под отталкивающее действие зловещих перемен в ней.