Темные проемы. Тайные дела

Холод показался Маргарет самым странным из всего. За несколько минут ее тело так сильно остыло, что она перестала ощущать ночную стужу. Ее будто сковала наросшая наспех глыба льда – обездвижила и освободила от ответственности. Она задалась вопросом, действительно ли, если человека заморозить в глыбе льда, он останется жить – жить во сне, в анабиозе, с глядящими в ничто глазами.

Дрожь и зубовный скрежет унялись; она стояла недвижимо, прислушиваясь – увидеть нельзя было совсем нечего. Непрекращающийся легкий шорох, слышимый днем, все еще доносился до ее ушей. И если днем шумели какие-то дневные животные, теперь на их место, надо думать, пришли ночные – даже более многочисленные, если верить ушам. Разве могли животные издавать один и тот же звук, всегда – с одинаковой громкостью, так, чтобы их было слышно только тем, кто сам не производит лишнего шума? Без оглядки на день и ночь? Затем Маргарет пришло в голову, что это шумит сам лес – чаща, где ничего не спит, даже деревья.

Мягкий шорох продолжался и продолжался. Время от времени силуэт черной птицы срывался вниз. Снаружи, за коркой кристально чистого льда, объявшей ее, Маргарет вдруг начала бояться, что один из гостей курхауса подкрадется к ней в темноте. Она не была уверена, что в таком состоянии запросто даст отпор. Именно этот сравнительно банальный страх, похоже, склонил чашу весов – стал последним перышком, сломавшим хребет верблюду.

Хотя она и не сомневалась, что очень скоро начнет презирать себя, Маргарет решила отступить, остановиться на этом. Она немедленно вернется в курхаус, поднимется к себе в комнату и сотрет с себя весь лед огромным шведским банным полотенцем; примет ванну и включит обогреватель, если таковой есть. Ляжет в постель с твердым намерением заснуть. Даже помолится, если придется, хотя никогда в жизни не нуждалась в чем-либо подобном. А завтра, прислушавшись к Логике и Необходимости, она вернется в Совастад – и никому не расскажет о том, что потеряла оплаченный деньгами мужа день отдыха в этом проклятом месте. Похоже, ее предел достигнут. А она-то надеялась достойно выдержать все испытания и ни перед чем не спасовать…

Когда она вернулась из темного леса, то поняла, что ее снова начало трясти. Пересекая тихий зал, она задавалась вопросом, не закончится ли все просто сильной простудой. Вполне закономерный финал. Она презирала себя за то, что не оделась потеплее и не пошла обратно в лес. Ей даже не удалось убедиться, что все те люди, прошедшие через зал курхауса, действительно находились в лесу. Единственное, в чем она была уверена – это в том, что даже в самой теплой одежде ей покажется, будто она нагая, как только лес дохнет на нее вновь.

Она растерла себя полотенцем. Понежилась в горячей воде. Пошла спать, чувствуя себя предательницей: повела себя, как обычная клуша. Она достигла точки, когда слова больше не помогали и после которой, если захочется вдруг продолжать, придется держаться в полном одиночестве, застывшей и беззащитной. Но вскоре она уснула – ей не понадобились ни молитвы, ни приготовления.

Когда она проснулась от сияния утреннего солнца – впрочем, так высоко над горами оно могло быть в любое время дня, – то поняла, что должна немедленно уехать. Если не будет такси, она спустится своим ходом с горы в Совастад. Скромный багаж пусть валяется здесь – Генри заедет за ним по возвращении, если захочет. Прежде она бы возразила против того, чтобы муж увидел курхаус, но теперь ей было все равно. Маргарет надела то самое платье, в котором прибыла сюда, и спустилась в вестибюль.

Ее никто не остановил. Гостей в зале не было. Молодой швед за стойкой, похожий то ли на боксера, то ли на зубра, спокойно вручил ей паспорт и пообещал немедленно вызвать такси. Он спросил, хочет ли Маргарет позавтракать; не удивился, когда она отказалась. Маргарет не хотела встречаться ни с миссис Слейтер, ни с полковником Адамски – и она не понимала, кого из двоих ей хотелось видеть меньше, по совершенно разным причинам. Возможно, менее всего она желала встретить хрупкую с виду девушку с ярко-голубыми глазами, чья устойчивость к холоду многократно превышала ее собственную.

Администратор спросил, не хочет ли она получить вычет за ранний отъезд. Маргарет махнула рукой, поморщившись.

Такси прибыло на удивление быстро, и она поехала в знакомый отель в Совастаде. Она надеялась, что хоть какой-нибудь номер отыщется. Новая бронь для Генри открывалась только вечером следующего дня, аккурат к его возвращению. Выглянув в заднее стекло машины, Маргарет увидела разбросанные белые столики на пустынной террасе, яркие цветы в подвесных корзинах, широкий зеленый ковер на склоне горы, низин которой еще не коснулись утренние лучи. Надо думать, жители курхауса еще оправлялись после ночных странствий и мытарств, каждый – по-своему. Столь многого об их быте Маргарет не узнала и не поняла.