Темные тайны

Но в комнате Бена горел свет! Это была сегодня первая имевшая отношение к реальности мысль: в ту ночь в комнате у Бена горел свет и кто-то разговаривал. Хотелось прекратить об этом думать, но мысль назойливо возвращалась. С чего бы это не владеющий собой убийца зашел в его комнату, закрыл за собой дверь, включил свет да еще начал болтать?

Да, в комнате Бена горел свет. Можно забыть обо всем другом: о жаждущем мести Лу Кейтсе, об обезумевшем от долгов Раннере, об отморозках, которые хотели его проучить и поэтому уничтожили его семью. Бог с ним, с тем рыком, который я слышала, – он мог и не принадлежать Бену. Но когда мы ложились спать, Бена дома не было, а когда я проснулась, у него горел свет. Помню, я даже вздохнула с облегчением: Бен дома и их с мамой ссора закончилась хотя бы на сегодня, потому что у него горит свет и он там у себя за дверью разговаривает, может быть, по своему новому телефону, может, сам с собой. Но свет горел!

И кто она, эта Диондра?!

Приготовившись подняться, я откинула одеяло. От постели тянуло затхлостью, простыни посерели. Когда же я последний раз меняла белье? Да и вообще, как часто его нужно менять? Этому не научишься. Я начала менять постель после секса, потому что несколько лет назад подсмотрела это в кино по телику: в каком-то ужастике Гленн Клоуз сделала это сразу после постельной сцены. Не помню, что там было дальше, потому что подумала только об одном: ага, значит, белье меняют после секса. Вполне логично, но раньше я почему-то об этом не задумывалась. Я росла дикой, впрочем, такой по большей части и осталась.

Я выбралась из кровати, водрузила лампу обратно на тумбочку и демонстративно (оставалось только беззаботно посвистывать) прошла в гостиную мимо автоответчика, чтобы он не заподозрил, что меня интересует, не звонил ли один человек. Надо же, от Дианы – ни звука. А ведь прошло целых четыре дня.

Ну и ладно, у меня есть и другая родня.

На этот раз Бен уже ждал меня в комнате для свиданий. Он неподвижно сидел по ту сторону стеклянной перегородки и смотрел в одну точку, этакий манекен в комбинезоне. Я хотела ему сказать, чтобы он так себя со мной не вел, потому что у меня от этого мороз по коже, но промолчала, потому что раз у меня мороз по коже, значит, я не убеждена в его невиновности.

Хотя так оно, наверное, и было.

Стул, на который я села, хранил влажное тепло предыдущего посетителя, что в этой обстановке создавало неприятное ощущение невероятной близости. Стараясь скрыть отвращение, я покрутилась на месте, изгоняя из пластика память о предшественнике, но телефонная трубка тоже была потной. Не знаю, что отразилось у меня на лице, но Бен нахмурился.

– У тебя все нормально? – спросил он, и я кивнула: да, конечно, все в полном порядке.

– Значит, ты снова здесь.

Он улыбнулся. Настороженно, но Бен и раньше всегда был настороже. Во время семейного торжества, в последний день учебного года – у него всегда был вид ребенка, который живет в библиотеке, поэтому он готов к тому, что его попросят не шуметь.

– Да, я снова здесь.

Красавцем его не назовешь, но у него приятное лицо, причем лицо порядочного человека. Заметив, что я его разглядываю, он опустил глаза вниз, на свои руки, пожалуй чересчур крупные для его невысокого роста и тонкой кости. Руки пианиста, хотя в нашей семье никто никогда не играл на пианино. Многочисленные шрамы, неглубокие, несерьезные, темно-розовые конфетти следов от укусов и царапин. Он поймал мой взгляд, поднял одну руку и показал на палец:

– Видишь, в поло сыграл.

Я засмеялась, поняв, что он тут же пожалел о своей шутке.

– Вообще-то ты должна знать, откуда этот шрам. Это память о Желтом-пять, помнишь того юного мерзавца?