Темные тайны

У Диондры обозначился небольшой живот, это вызывало смятение, пугало до смерти; и вот уже несколько недель она говорит о «шевелении». Ребенок начал двигаться, и это было особенное, очень важное событие, поэтому Бену приходилось все время класть руку ей на живот – иначе он не почувствует, как ребенок толкается. Про себя он гордился, что и живот, и ребенок появились благодаря ему, но прикасаться к животу и даже на него смотреть совсем не нравилось. Странно и непривычно – плоть твердая, но в то же время какая-то комковатая, как испортившийся окорок, и дотрагиваться до этого было занятием не из приятных. На протяжении этих недель она беспрестанно хватала его руку и прижимала к животу, внимательно глядя ему в лицо в ожидании реакции, а потом начинала на него кричать, что он ничего не чувствует. Поначалу он даже думал, уж не очередная ли это ее шутка – беременность? Чтобы он чувствовал себя идиотом. Рука, лежавшая на этом бугре под кожей, потела, и, ощущая урчание под ладонью, он думал: может, это никакой не ребенок, а всего лишь несварение желудка? Он переживал. Переживал, что, если ничего не почувствует (а он действительно ничего не чувствовал в первые недели шевеления), Диондра развопится: «Да здесь же! Как можно ничего не чувствовать, если у меня в матке словно пушка стреляет!» Переживал, что, если в конце концов скажет – да, чувствует, она будет долго смеяться прямо ему в лицо, и покрытые лаком кудряшки будут трястись, как ветки деревьев на ветру после снегопада, потому что какая она, к черту, беременная – разве он не понимает, что она попросту его разыгрывает?

Он даже искал доказательства ее лжи в виде этих огромных окровавленных прокладок, которые его мать, например, тщательно заворачивала, прежде чем выбросить в мусор, но которые в течение дня сами разворачивались. Какие еще доказательства можно искать, он не знал, как не знал и того, вправе ли задать вопрос, его ли это ребенок. Диондра говорит – его, остается верить.

Но за последний месяц стало совершенно ясно, что она действительно беременна, особенно если увидеть ее голой. Она по-прежнему ходила в школу, по-прежнему надевала эти свои огромные мешковатые свитера, но джинсы не застегивала на пуговицу и не до конца закрывала молнию – холмик живота становился все больше, она держала его обеими руками и постоянно гладила, словно магический кристалл их неясного и безрадостного будущего. Однажды она снова схватила его руку, и он почувствовал, что его толкают, и вдруг заметил, как под кожей на мгновение обозначилась крохотная ступня и тут же исчезла.

– Господи! Да что с тобой? Ты же у коров роды принимаешь! А это всего лишь младенец! – воскликнула Диондра; когда он тут же отдернул руку, снова подхватила ее и приложила к дергающемуся чему-то внутри себя.

Бен в это время подумал: «Легко сказать, отел – это совсем не то что младенец», а потом мысленно взмолился: «Ну отпусти руку. Отпусти, отпусти», словно ЭТО нечто, как в ночном ужастике, которые показывают по телику, может затащить его к себе. Он так и думал: «ЭТО», а не «ребенок».

Может, когда началось шевеление, нужно было больше об этом разговаривать, но она вдруг надулась и несколько дней подряд хранила гордое молчание. Оказывается, по столь значительному случаю он должен был ей что-то подарить, потому что беременным дарят подарки, когда плод начинает шевелиться, а ее родители, между прочим, когда у нее первый раз пришли месячные, подарили ей золотой браслет – вот так-то. Раз он не подумал о подарке, чтобы заслужить прощение, он должен был десять раз подряд кончить – таково было ее условие. Наверное, она выбрала именно этот способ отработки долга, потому что, в принципе, ему не очень нравится этим заниматься: специфический запах вызывает тошноту, особенно сейчас, когда все там кажется каким-то побывавшим в употреблении, подержанным, сильно изношенным. Это больше походило на наказание, потому что ей, судя по всему, тоже не доставляло удовольствия, она орала на него, требовала давить сильнее, лезть глубже и в конце концов, раздраженно и шумно вздохнув, хватала его за уши и тянула к тому нужному ей месту, а он в это время думал, какая же она сука, и, кончив, вытирал после нее рот. Но оставалось еще восемь раз (вот зараза!)… «Может, тебе водички, солнышко?» А она в ответ: «Нет, водичка скорее нужна тебе, а то от тебя знаешь чем сейчас несет» – и хохочет.