В процессе загула «притомился» Горан. И я оказался перед нелёгким выбором: оставить валяться пьяную тушку юноши вместе с его дружками-собутыльниками и продолжить «пасти» остальных или отнести парня домой?
Некоторые крыши проламывались под нашим с Гораном весом. Всё же порода у Святогорычей не из деликатных и птичьих. Это – бойцы, причём ближнего боя. Прирождённые бойцы, «танки», мускулистые, с тяжёлой, крепкой костью.
И эти ломающиеся крыши и летящее по небу тело не добавили городу спокойствия и умиротворённости.
Как бы я ни спешил, переживая, всё же времени прошло немало. Сдал глупо и блаженно улыбающегося Горана на руки Дубняку и Пламени, скинув девушке нарезку образов так интересующих её парней, разочаровавших мои завышенные ожидания, поскакал обратно.
Загульную компанию найти было несложно – они оставляли громкий след разгромленных заведений, пьяных тушек и побитых и – тоже пьяных – стражей. Но теперь в их компанию, и так – расторможенную полностью, влились работники массовой бродячей культуры, которые по самой сути жизни своей были – полными отморозками. Лицедеи, пересмешники, глотатели огня, акробаты и гимнастки – они сильно повысили градус загула, взвинтив его на недосягаемый уровень – по оторванности и безумию.
А когда они всей этой толпой ввалились в мойни, вышвырнув хозяев и прислугу, одежда была скинута, и вся эта разнополая и разносословная толпа наполнила, как рыбы, бассейн, подогретый магами, стала «мыть» друг друга, «тереть» – последние крохи разумного, последние бастионы нравственности пали.
Я смотрел во все глаза и не мог их отвести. Такой оргии я даже представить себе не мог. Нет, я не ханжа, сам люблю это дело, чувствую – всегда любил, но происходящее просто не влезало в мою голову! Я не мог поверить! То, что Волчица развязная и оторва, ожидал. Но сейчас она была только с Сирусом, не выпуская его «инструмент» из… своего плена. И только с ним, хотя Сирус при этом мог целоваться с другими девушками, ласкать их руками. Волчица лишь утробно рычала на это, ревнуя, но шланга Сируса от себя не отпуская.
Но вот то, что точно также будет себя вести и недотрога Огонёк, никак не ожидал. Она буквально сняла с Агронома очередную девушку, сама страстно накинувшись на него – буквально за мгновение до его извержения. Но статью своей, красотой придав ему новых сил, закрывая ему глаза своими грудями, утробно рыча, как львица – прогоняла остальных претенденток на это тело. Она так страстно извивалась под ним, что юноша закатывал глаза. А когда он в очередной раз обессилел, вдохнула в него новое желание, накрыв его грудь и живот водопадом пламени своих пламенных волос. И опять скакала на нём, заставляя глаза юноши неотрывно следить за прыжками её мячиков перед его носом.
Но как бы ни была велика страсть и желание Огонька, Агроном всё же устало откинулся спиной на колонну. И как бы ни старалась жгучая девушка, всё же укрываясь шалью от моего взгляда, получить ещё хоть каплю любви от объекта её влажных девичьих грёз, Агроном оттолкнул девушку.
– Станцуй, девочка! Услада глаз моих! – пробасил он, дыханием шевеля шаль.
Ёжкин Кот оттолкнул ногой свою девушку, погрузив её в воду бассейна, стал хлопать ладонями, кричать:
– Мало танцев! Танцуют все! Танцуйте, пока это возможно! Споём, брат? Споём, как в огне гибнут города? Как тысячи людей уводят в полон Тьмы? На разделку Мастерам Боли? На съедение людоедам?
– Споем! Вставай, страна огромная!
– Вставай на смертный бой! С проклятой силой тёмною! С проклятою ордой!
Акробатка, истекая ручьями воды, обтекла Марка, как мокрая змея, ввинтившись ему под руку, пела очень чистым голосом, блестя глазами и мокрыми волосами.
– Пусть ярость благородная вскипает, как волна! Идёт война народная! Священная война!
Маги и молодые отпрыски знати подпевали. Оргия была забыта. Они обнимали своих подруг, крепко, но не более того.
А вот меня трясло крупной дрожью, хотя в мраморном зале этой мойни было очень жарко. Слова этой песни набатом били в уши, тяжёлыми ударами кузнечного молота ударяли в сердце, взрывами образов молотили сознание. Красные флаги, море красных флагов! Строй воинов в странных сферических касках, несущих эти флаги. Улыбающиеся ребята в гористой пустыне, верхом на чём-то большом, тускло-зелёном, остро-хищном. Мёртвые глаза ребят. Чьи-то окровавленные пальцы сквозь искажающую пелену слёз закрывают остекленевшие глаза молодого парня.
Нах! Нах! Нах! Ненавижу этих двоих! Вместо торжественно-щемящей услады получил лишь нестерпимую боль рваной, зияющей раны на душе и сердце!
– А к чему вы это, южане? – спросил Сирус.
– Нет! – твёрдо возвестил Агроном. – На сухую не пойдёт! Айда вино пить!
– Пиво жрать! – подхватил Ёжкин Кот, стиснув гибкую, полногрудую артистку, пряча лицо меж её красивых грудей, млея, зажав свои уши её грудями.
– Погоди! – встал Волчонок. – Рассказ ваш не для всех ушей.