Темные воды Тибра

У него была приготовлена речь – убедительная, великолепная.

Сулла мог напомнить им, и с огромным количеством красочных подробностей, во что превратил великолепное сенатское сословие этот демагог Сульпиций. Он мог привести призеры каждому из здесь сидящих, каким издевательствам и унижениям подверг их стареющий боров, сын провинциального крестьянина Гай Марий. Мог бы он убедительно, с неопровержимыми цифрами, доказать, насколько губительна для республики была политика этих горе-властителей. Казна разграблена, колонии вновь волнуются, союзники так до конца и не усмирены, провинции одна за другой отпадают. Из-за интриг Мария азиатская армия, вместо того чтобы сражаться с понтийскими ордами Митридата, вынуждена штурмовать Эсквилин и избивать на улицах города своих лучших сынов.

Этого ли не достаточно для того, чтобы сделать с авантюристами то, что с ними требует сделать и здравый смысл, и римский народ?

Но Сулла ничего не сказал им.

Он понял, что не имеет смысла с ними говорить.

Более того, ему с ними разговаривать вредно.

И даже послание, что Сулла отправил им, было ошибкой.

Они должны понять и так, что власть сменилась. Что власть принадлежит ему и ни с кем он ее делить не намерен.

– Казнить сегодня! – прозвучал под сводами курии усиленный акустическими особенностями здания голос консула.

И никто не возразил.

Никто даже не попытался возразить.

– Голову Сульпиция выставить на его любимой трибуне на форуме.

И все.

Он развернулся и вышел.

Все было сделано, как он приказал.

Все сторонники бывшего народного трибуна были удавлены.

Сам Сульпиций Руф обезглавлен, и вскоре его голова красовалась на ораторской трибуне, и люди приходили на нее посмотреть почти в таком же количестве, в каком раньше приходили послушать.

Интересно, что, когда Сулла вернулся к пиршественному столу, все знали об отданном приказании. Роль переносчика слухов сыграл Марк Карма. В окружении консула его давно уже недолюбливали. Децим открыто презирал Карму (что, кстати, почему-то не сердило, а забавляло Суллу). Цецилия говорила, что испытывает к нему омерзение. Метробий боялся до судорог. И все вместе не уставали удивляться, зачем консул держит при себе это существо.

Так вот именно Карма, изнывая от мелкого человеческого желания первым принести интересное известие в большое собрание, вбежал в сад с криком, что Сульпиций казнен.

Таким образом, самому Сулле ничего не пришлось говорить, он просто сел на свое место и сделал знак, чтобы ему налили вина.

Осторожно, как бы не вполне уверенные в факте собственного существования, забренчали, заныли, задребезжали музыкальные инструменты в углах сада.

Куда-то исчез смех, только змейки глупого, интимного хихиканья проползали то там, то здесь.

Сулла спокойно пил, но, разумеется, краем глаза и краем уха уловил перемену в атмосфере.

– Ну хорошо, Сульпиций – это Сульпиций, – сказал Квинт Помпей Руф, – но что ты станешь делать с Марием?

– Он сейчас в Остии, пытается сесть на корабль, чтобы отплыть в Африку, – сообщил Фронтон.

– Поймать его не составит никакого труда, – прошептал сзади кто-то из офицеров.

– Никто не соглашается продать ему свое судно, с ним только этот старый негодяй Публий Вариний и старый раб Марсий.

– В Остии уже осведомлены о том, что произошло в Риме? – криво улыбаясь, спросил Сулла.

– Я не удивлюсь, если об этом уже осведомлены в Брундизии и в Мессане, – сказал Децим.

– И везде Мария ожидает подобное отношение? – продолжал спрашивать консул.

– Безусловно.

– Он проиграл, навсегда.

– Бесповоротно.

– Это понимают все.

– Ему даже один-единственный манипул не навербовать под свои знамена.

Сулла медленно пил вино, кося синим, но каким-то помутневшим взглядом то на одного, то на другого говорившего.

– Так он сейчас беззащитен?

На вопрос одного консула ответил второй:

– По всей видимости, да.

– И убить его можно в любой момент?

– Его защищает только слава спасителя отечества при Верцеллах и Аквах Секстиевых.

Сулла покосился на Децима и насмешливо, как бы чуть недовольно, кивнул в ответ на его слова:

– Да, это сильная защита.

– В иных случаях – да, – твердо ответил легат.

Многие восхитились его твердостью. Карма почему-то подумал про себя, что, пожалуй, доблестный легат – кандидат в покойники, если не перестанет публично разговаривать с диктатором подобным тоном.

– Фронтон!

Офицер вскочил из-за стола, всем своим видом демонстрируя готовность к действию.

– Фронтон, ты займешься этим делом. Пусть Марию в Остии дадут денег и пусть ему разрешат отплыть. Куда он хочет.

Сгрудившиеся вокруг Суллы загудели, они ожидали какого угодно исхода, но только не такого. Кто-то был уверен, что старика Мария зарежут, как Сульпиция; кто-то считал, что его вознаградят и простят, чтобы создать контраст истории со все тем же Сульпицием.

– Но я хочу знать о каждом его шаге. О каждом шаге. Он не должен быть убит или ранен, ему вообще не нужно мешать, я просто хочу знать, каково ему будет при столкновении с жизнью, в которой он не хозяин.

Это весьма замысловатое заявление смутило многих. Особенно тех, кому предстояло выполнять приказание.

Чего же на самом деле хочет Сулла?