Темный бог вечности

К каждому его приходу она придумывала какие-нибудь ядовитые слова, стараясь уязвить и задеть побольнее, искала, где же в нем слабина?.. должна же она где-то быть, людей неуязвимых не бывает. Но слабина находиться не желала. На все ее инсинуации он только скалился и облизывался, как кот в предвкушении сметаны, потом долго и обстоятельно снимал с нее всякие свои заумные параметры, потом долго и обстоятельно насиловал, напялив ей на руки тефлоновые рукавицы – всякий раз приносил с собой новенькие, предусмотрительный, сволочь – а потом снова снимал параметры и неторопливо качал головой с предельно умным видом, этакий задумчивый рассеянный ученый не от мира сего. Наверное, его хозяин, этот самый сволочной Советник от информации, так о нем и понимал, а вот поглядел бы он на этого "ученого" в разгар его экспериментов над нею. Вот на этом самом лабораторном столе, для удобства научных наблюдений. Чтобы к приборам поближе. Вот тогда сэр Советник что сказал бы, интересно? Хотя, может, и похвалил бы за находчивость. Все они, сволочи, одинаковые.

"Зови меня просто Генрик" вошел к ней необычно тихий и мрачный. Он сел на свое обычное место у приборов и принялся рассматривать ее с похоронным выражением на роже. Ана приготовилась выпалить заготовленные на сегодня гадости, но Генрик только махнул рукой и тихо сказал:

– Не надо.

– Попробуй заткнуть мне рот, сволочь, хоть бы своим … кстати, роскошная идея! Орального секса на мне ты еще не испытывал. Может, попробуешь, или боишься?

– Не надо, – повторил он так же тихо и мрачно. – Все. Хватит. Пальцем тебя больше не трону.

Это что еще такое? Только в телетаксерных сериалах тюремщики влюбляются в своих жертв и бегут с ними из мрачных санаторных карцеров Свободных Миров под сень струй столичных бродвейных фонтанов наслаждаться любовью признательной красавицы – камера наезжает, сцена полового акта минут на двадцать в мельчайших подробностях и во всех возможных ракурсах, даже и изнутри женского тела… Нет, что за штучки? В чем подвох? А он поглядел на Ану внимательно, пробормотал, что, мол, никакого подвоха, просто он, Генрик, теперь все знает не только про нее, но и про ее задание. И добавил тихонько, будто про себя: "бедняжка".

Тушите свет! Ана аж задохнулась от изумления: он что, заболел? Но тут с Генриком приключилась сущая истерика. Он орал, брызгая слюной, топал ногами и размахивал кулаками. "Сволочи, подонки, негодяи, подонки-и-и! Играли бы в свои игры сами и дохли сами, так нет, умирать в своих играх они предоставляют другим".

– Ты чего орешь? – сказала Ана ошеломленно. – Кому это другим? Я же не человек.

– А ты когда-нибудь видела, как умирают отложенные фантомы? Нет? Твое счастье. Я видел. Неоднократно. Вся боль мира перед этим ничего не стоит. Смерть – это, знаешь ли, всем стрессам стресс! Клонфильтр летит к черту, клон обретает личность разом, одним махом, и это само по себе сущий кошмар, и… я уже не говорю о твоем позвоночнике и всем таком, я хочу спросить тебя, ты понимаешь, что это такое – умирать в тот самый момент, когда становишься человеком, и понимать, что смерть – это навсегда? Навсегда!

Ана содрогнулась. Да, действительно, почему она об этом не подумала? В каком-то смысле она останется жива, но здесь смерть будет реальна, это будет ее собственная смерть со всеми теми ужасами – болью, кровью – что ее всегда сопровождают. В конце концов, мириады дураков верят в загробную жизнь, но это не освобождает их от смертных мук. Она закрыла лицо руками. Генрик обнял ее, прижал к себе и гладил по голове, утешая, как испуганного ребенка.

Ана толкнула Генрика руками в грудь, вырвалась из объятий и крикнула ему в лицо:

– Ну, что же ты? Обличай меня. Я знаю, что ты думаешь. Ну, говори мне о них, о тех, что я убила сама, своими собственными руками. Говори мне, что смерть в момент экстаза есть то же самое, что я получу заслуженное. Что ж ты меня не обличаешь? Начинай!

– Кто я такой, чтобы тебя судить? Ты убивала, потому что не могла иначе. Ты просто больной человек, которого надо лечить, а не использовать твою болезнь самым циничным и подлым образом, как это делают наши с тобой хозяева. Я и сам убивал, и ладно бы еще только на дуэлях, я убивал и по заказу. Нет, мне тебя не судить. Я гораздо хуже. Этот Азерски мне не сват, не брат и уж, тем более, не друг. Мне нет до него дела. Но та малость, что я о нем слышал, и те сведения, что я сам получил своими специфическими путями, говорят, что противник он страшный… хоть и очень мне хотелось бы встретиться с ним с палашом в руках, чтобы проверить, такой ли он прекрасный фехтовальщик, как рассказывают.

– Не смеши. У тебя не было бы ни единого шанса. У него это в генах. Говорят, его дядя ухитрился разработать какую-то хитрую методику генной инженерии. Что-то связанное с акупунктурой. Но этого никто не смог повторить. Кто пытался, умирал от перерождения клеток, от рака, искусственно вызванного, я знаю точно.