Темный инквизитор для светлой академии

Всю ночь Дэя согревала его, гладила, целовала, а он сквозь сон наслаждался ее нежностью и заботой. А под утро, когда она тоже заснула, чувствовал себя достаточно бодро. От счастья щемило сердце.

Хотелось заботиться о ней, вернуть хотя бы толику подаренной ею нежности. Не сдержавшись, провел ладонью по бархатистой щеке с ямочкой, поправил прядь, упавшую на самое прекрасное на свете лицо, приподнял одеяло, чтобы укрыть… — и взгляд застыл на ее предплечье.

Во сне платье сбилось, чуть обнажило плечо, и Митар увидел укусы — двойные точки — какие оставляют крысиные зубы.

«Это была ты!» — от осознания, что, да, она ринулась на помощь, не побоявшись стаи тварей, претерпела все это, только бы спасти его — бросило в жар, но от того, что чертила символ — скорее всего запретный — похолодело в грудине.

Дэя вздрогнула, открыла глаза, и они встретились взглядами.

— Это была ты?

Страх мелькнул в ее глазах, но она не стала изворачиваться, лгать. Просто сомкнула губы, опустила голову на подушку, и по ее щекам потекли слезы.

Вспыхнувшие было в его душе ожесточение и недоверие стихли перед ее немым отчаянием.

«Ты не можешь! Не можешь быть ведьмой! Только не ты!»

Она плакала, а он сидел на постели, не зная, как быть. Всю жизнь люто ненавидел колдунов и колдуний — отступников, забирающий чужие жизни, силы, тела. Они были для него грязными, мерзкими ублюдками, которым нет места на земле. Он кропотливо изучал их запретные знания, богомерзкие повадки и обряды, чтобы охотиться и истреблять, избавить мир от зла и грязи. Да ради нее же пошел искать тех, кто мог угрожал ее жизни. А оказалось, что его прекрасная, любимая Дэя, за которую, не задумываясь, готов был положить свою жизнь — ведьма?!

Пребывая в оцепенении, не гнал ее, потому что любил; потому что она любила его; потому что ринулась на помощь, не испугавшись тварей, которых боялась; потому что было еще много причин. Но и не мог пересилить себя, чтобы утешить, ободрить, простить…

А Дэя как всегда оказалась сильной и гордой. Нет бы бросилась на шею, начала молить простить, клясться, что ничего не знает. Да пусть даже солгала бы! Он бы нашел ей оправдание, свалив прегрешения на остатки памяти Сонезы. Дэя же встрепенулась, вытерла слезы, откинула одеяло и встала. Не оборачиваясь, босой дошла до середины комнаты, разомкнула переносное кольцо и в безмолвии ступила в портал. Каждое ее движение было неспешным, даже медленным, но лишь когда проход сомкнулся, Айтен опомнился и крикнул:

— Нет! — но уже было поздно. Она ушла, так и не услышав его отчаянного зова…

«… Крысы отступили, потому что она оказалась сильнее и смогла подавить волю Маньи… Потому что более сильная колдунья. Но разве колдунья ринулась бы спасать инквизитора?» — изводил себя, склоняясь то в одну сторону, то в другую. И даже радостные известия не так радовали, потому что она — ведьма, и ее нет рядом.

Для себя решил, что пока точно не узнает, что за символ чертила — произошедшее в подвале сохранит в тайне. Однако и рыться в огромной инквизиторской библиотеке не мог, потому что боялся найти доказательства ее вины.

От волнения у него пропал аппетит, желание общаться. Вечерами же ждал ее, надеясь, что она придет, и боялся, что, как прежде было, больше уже никогда не будет. В мгновения особенно мучительной тоски подолгу смотрел на медальон, сжимая в его кулаке, и чувствовал, что Дэя страдает тоже. Тогда и решил: если придет и покается в грехе, не станет гнать ее. Однако она не приходила. А потом настал день, когда и вовсе сняла дубовый лист с груди, и руку Айтена перестало согревать тепло ее сердца.

Потянулись дни за днями. Унылые, злые, серые. Митар гнал мысли о ней прочь, но Дэя приходила во снах, в кошмарах, где его то закапывали, то замуровывали, и спасала. Он тянул к ней руки, а она — необыкновенно прекрасная и соблазнительная — начинала хохотать и исчезала. Потом он бежал ее искать по лесам и лабиринтам, жутким местам. Просыпался в поту и после таких сновидений чувствовал себя окончательно измотанным и сломленным.

Митар избегал Лужо, потому что она напоминала о ней, Эселя и Ноэна. А потом и вовсе, воспользовавшись полномочиями, набрал людей и отправился в леса, отыскивать хижины отступников.

Не желая возвращаться в город, где пусть и недолго, но был счастлив, с ожесточением рыскал по лесам.

И его самоотверженное служение и поимка известного колдуна не остались незамеченными в столице.

Уже через лунье Митар получил назначение в Батсеф — третий по величине город империи.

Перед отъездом все же встретился с десятником. Тот стоял на плацу, измывался над новобранцами, заставляя их приседать, отжиматься, бегать по кругу, и светился от счастья. Увидев магистра, обрадовался, заулыбался, а потом, будто опомнившись, попытался хмуростью скрыть распирающую его радость.

Перекинувшись обычными для подобного случая фразами, Эсель не удержался и спросил в привычной для него манере — совершенно бестактной.

— Мы все гадали, а чего случилось-то между вами?

— Не важно, — отрезал Митар.