Темный огонь

— Я еще раз был в тюрьме, — мрачно произнес он. — Сообщил тюремщику, что приведу с собой адвоката. Заплатил ему еще шесть пенсов, чтобы он разрешил нам свидание. И что хуже, у него тоже оказался экземпляр той самой пасквильной листовки. Он сказал, что за пенни позволяет всем желающим подходить к камере Элизабет. И те через замочную скважину посылают в ее адрес всякие оскорбления. Кажется, это его очень забавляет. Но ведь это жестоко. Разве можно так делать?

— Подобные вещи, как правило, тюремщикам спускаются с рук. По всей очевидности, он рассказал вам об этом, рассчитывая получить от вас вознаграждение. В надежде, что за определенную плату вы уговорите его освободить вашу подопечную от подобных притязаний.

Джозеф поднял руку.

— Мне и так приходится платить за еду, за воду, за все. Большего я себе позволить не могу, сэр. — Он в отчаянии покачал головой. — Эти тюремщики самые бессовестные люди на свете.

— Да. Однако что касается собственной выгоды, им практически нет равных в находчивости и предприимчивости. — Я серьезно взглянул собеседнику в глаза и добавил: — Вчера я был в Линкольнс-Инне, Джозеф. Узнал, что в субботу суд будет проводить судья по имени Форбайзер. Должен заметить, это малоутешительная новость. Ибо этот человек глубоко чтит Библию. Он совершенно неподкупен.

— Но ведь это же хорошо. Я имею в виду то, что он божий человек…

Я замотал головой.

— Поймите, он неподкупен. И тверд, как скала.

— Вы хотите сказать, что его ничто не сможет пронять? Даже бедная и слегка тронувшаяся умом сирота?

— Он ни к кому не питает жалости. Мне доводилось иметь с ним дело при разбирательстве некоторых гражданских дел. — Я слегка подался вперед. — Джозеф, мы должны заставить Элизабет говорить. В противном случае можно будет на ней ставить крест.

Он закусил губу. Этот свойственный ему жест я уже замечал за ним неоднократно.

— Когда я вчера принес ей немного еды, она лежала, тупо вперившись в пустоту. Ни слова благодарности, ни жеста в ответ — ничего. Боюсь, она уже несколько дней не прикасалась к еде. Я купил ей эти цветы. Но навряд ли она на них даже взглянет.

— Ладно, посмотрим, чем я смогу ей помочь.

Он благодарно кивнул, после чего мы встали и направились к тюрьме.

— Кстати говоря, сэр Эдвин в курсе того, что вы обратились ко мне за помощью в этом деле? — спросил по дороге я.

Джозеф отрицательно покачал головой.

— Мы с Эдвином даже ни разу не встречались за последнюю неделю. С тех пор как я взял на себя смелость утверждать, что Элизабет невиновна. Он велел мне убираться из своего дома. — Искра гнева пронзила его лицо. — Он думает, что если я не желаю Элизабет смерти, значит, я против него и всех его потомков. — Впрочем, неважно, говорили вы или нет, — размышляя, произнес я, — он все равно мог об этом узнать.

— Почему вы так считаете, сэр?

— Неважно. Не имеет значения.

Когда мы вошли в здание тюрьмы, Джозеф скукожился, словно под тяжестью невидимого груза. Сначала мы миновали решетку, за которой ютились несчастные заключенные. Протискивая к прохожим свои молящие руки, они взывали к их милосердию во имя Божьей любви. Те узники, которые не имели за душой ни гроша, получали мало или вообще не получали пищи. Во всяком случае, ходили слухи, что некоторые из них умирали голодной смертью. Я сунул в чьи-то скрюченные пальцы пенни, после чего постучал в толстую деревянную дверь. Створка окошка отворилась. Из-под сальной кепки на меня уставилось грубое лицо охранника, и его глаза стали рыскать по моей черной мантии, выдававшей во мне служителя закона.

— Защитник Элизабет Уэнтворт, — представился я, — вместе с ее дядей. Он заплатил за визит.

Окошко захлопнулось, и дверь открылась. На пороге стоял облаченный в грязное одеяние тюремный надзиратель, на поясе которого висела тяжелая палка. Не спуская с нас глаз, он позволил войти. Несмотря на жаркую погоду на улице, от каменных стен темницы потянуло сыростью и холодом. Надзиратель крикнул: «Уильям!», и к нему подошел тюремщик в кожаном джеркине, позвякивая связкой ключей.

— Значит, вы и есть защитник той самой детоубийцы. — При этих словах тюремный надзиратель скривил губы в злобной усмешке. — Читали листовку?

— Да, — коротко ответил я.

— Да она все равно не будет с вами говорить, — покачав головой, продолжал он. — Клянусь, без пытки тут не обойтись. Должен вам сказать, сэр защитник, что по давно установленному закону узников перед тем, как приковать цепями к прессу, положено раздевать донага. Представляете, сначала ее молодые сосочки предадут всеобщему обозрению. А потом возьмут и раздавят тяжелой плитой. Какой срам! Лицо Джозефа скорчилось от гримасы боли.

— Первый раз слышу о таком правиле, — холодно заметил я. — Насколько мне известно, таких законов нет.

Прежде чем ответить, надзиратель смачно плюнул.

— Плевать мне на то, что изобретают ваши крючкотворы. Я знаю только те законы, которые существуют в моей тюрьме. — Он кивнул своему помощнику и добавил: — Проводи их в женское отделение Ямы.