Темный путь. Том второй

— Это сумбур общественной жизни, — докторально заметил наш спутник. — Разве может быть что-нибудь общее у сотни голов, сотни умов и сотни сердец? Я чувствую так, а вы чувствуете иначе… Меня тянет к мещанскому счастью, а вас — к полной анархии. Это хорошо таким идеалистам, фантазёрам, как Ч… — живописать сказочные картины… Алюминиевые дворцы и электрические солнца… А нам дайте сперва средства, чтобы мы устроились внутри нас… И тогда, поверьте, мы устроим и общественную жизнь… Нельзя действовать по шаблонам, прямолинейно и категорически.

Я невольно остановился и посмотрел на него. Он сказал единственную, истинно благоразумную вещь в этот несчастный вечер.

— Это совершенно справедливо, что вы говорите, — сказал я. — Только скажите… разве не все у вас в фаланстерах говорят друг другу «ты» и величают себя гражданами.

При этом вопросе и Геся, и он засмеялись.

— Мне говорил Засольев, что всем надо говорить «ты» и все должны быть равны — «граждане».

— Если желаете, — подхватила Геся, — то будемте говорить «вы» друг другу…

— О нет! — вскричал я. — Я желал бы, чтобы мы друг другу постоянно говорили «ты». И если позволишь, в знак искренней приязни, поцеловать твою ручку…

— Этакой пошлости я никому не позволяла и не позволю! — вскричала она, пряча свою руку в широкий рукав своего бурнуса. — А вот если ты дашь мне твою руку, то я с удовольствием на нее обопрусь, потому что я страшно устала… Знаешь ли, — обернулась она к моему спутнику, — что я сегодня прошла сперва с Охты до Владимирской, а затем с Владимирской в Николаевский госпиталь?

— Хорошие концы! — сказал наш спутник.

— Почему же ты думаешь, — обратился я к Гесе, — что поцеловать ручку хорошенькой женщины есть пошлость?..

— Грязь и пошлость!.. Посмотри на собаку, когда она лижет другую собаку в припадке грязной страсти…

— Но ведь это страсть… Это натура!..

— Собачья, а не человечья… Если твой идеал развития — собака, то подражай ей, а ко мне не подходи… Брысь! — И она быстро выдернула свою руку из-под моей руки и пошла вперед.

Спутник наш захохотал каким-то хриплым, деланым смехом. Я потом узнал, что он не столько хохотал надо мною, как над ней, так как она весьма ловко разыгрывала передо мной свою роль.

— Перестань, гражданка!.. — вскричал я, догоняя ее. — Ты слишком тороплива в твоем мнении… Наши идеалы, вероятно, сходятся… Я желаю счастья людям точно так же, как и ты… И стремлюсь к этому так же, как и ты…

— Только идем мы разными путями…

— Может быть!.. Дай же мне твою руку… Прошу тебя. Мне теперь искренно хочется помочь тебе как женщине, как человеку…

— Так относись же ко мне всегда как человек к человеку, как равный к равному. — И она тихо нехотя протянула свою руку и оперлась на мою.

Спутник наш снова захохотал.

— Пузыри, как ни вертятся, а все-таки сойдутся, — сказал он… — Ну, провинциальный гражданин и петербургская целомудренная гражданка, прощайте!.. Прощай, прелестная пара!.. Я исчезаю. — И он круто повернул назад и быстро зашагал, махая своей тяжелою тростью.

— Кто это? — спросил я Гесю.

Она обернулась, подождала, когда он отошел, и прошептала:

— Это наблюдательный агент тайного комитета.

Я невольно обернулся и посмотрел вслед ему.

— Геся! — спросил я. — Скажи мне, почему ваша красота… Я говорю вообще… Красота женщины… так сильно действует на нас, мужчин?

Она передернула плечами.

— Хе! Почем я знаю?! Спроси собаку, почему на нее действует так сильно красота — собачья, разумеется — другой собаки…

— Неужели ты не допускаешь между женщиной и мужчиной никаких чистых, бескорыстных отношений? Не допускаешь дружбы?..

— А что такое дружба?! Я тебя спрошу. Что это такое?.. Потребность дурацкой болтовни, праздного пустословия — и ничего больше…

Помню, меня ужасно поразил тогда такой взгляд.

— Но ведь нельзя же жить без любви?

— А зачем же тебе любовь?! Оттого теперь и жизнь нельзя устроить, что мы все искали и ищем любви… Всякая любовь есть просто половое чувство.

— А любовь между друзьями одного пола?

— Хе!.. Покажи мне такую дурацкую любовь, и я погляжу, какие мозги у этих любящих друзей. Наверно, в патологическом состоянии.

— Да чем же жизнь красна, как не любовью!

— Ты старше меня, а гораздо глупее… Жизнь красна светом разума, истины, знания и… свободы взаимных отношений… Вот к чему должен стремиться человек… а все животное, грязное… оставь собакам…

— Ты, значит, не признаешь… силы красоты… эстетического чувства? Не признаешь действия музыки, живописи… изящной литературы?

Она опять передернула плечами.

— Изящной!.. Должно быть, кто-нибудь ее вынул из ящика… Из старого, протухлого ящика… Просто противно говорить с тобой… Неужели в провинции вы еще все такие?!

— Какие?

— Не-просве-щенные!

Я ничего не ответил и задумался.

— Ну! Вот мы и дошли, дикий человек, поклонник собачатины. Зайди, пожалуй, ко мне… Отдохни!.. Ты, может быть, устал?

Мы пришли в маленькую улочку, которая выходила на Фонтанку и у которой, если память мне не изменяет, было очень странное название — Горсткина.