Брюс в ужасе уставился на трупы, повешенные на мосту в качестве предупреждения. Кровавые флаги, похожие на саваны, были обернуты вокруг их тел. Это же Темные века, а не современный американский город. Не Готэм.
В ярости он швырнул камень в экран, взорвавшийся фонтаном искр и сломанного пластика.
Знание того, что такие злодеяния изменяют Готэм, заставило Брюса ускорить свой и без того жестокий режим тренировок. Бесконечные отжимания, приседания и растяжки наполняли каждый час его бодрствования, пока он не забыл про еду и сон. Как будто Лига теней тренировала его снова и снова. В соседней клетке слепой доктор прислушивался к занятиям Брюса. Он высказался на своем непонятном диалекте.
– Он говорит, что в прыжке к свободе сила – не главное, – перевел европеец.
Брюс не согласился. Он занимался боем с тенью в своей камере, нанося удары руками и ногами по пустому воздуху.
– Мое тело делает прыжок.
– Выживание – это дух, – сказал слепой на ломаном английском, удивляя Брюса. Акцент был сильным, но смысл был более или менее ясным. – Душа.
– Моя душа готова убежать, как и мое тело, – настаивал Брюс.
Слепой покачал головой.
– Страх – вот почему ты терпишь неудачу.
– Я не боюсь, – возразил Брюс. – Я злюсь.
Он ударил кулаком воздух, представляя перед собой уродливое лицо Бэйна. Он представил, как гротескная черная маска трескается под его костяшками, точно так же, как Бэйн расколол маску Бэтмена. Ему не терпелось отомстить.
Наконец, он был готов снова попробовать взобраться на стену.
Веревка снова обвилась вокруг него, толстые спирали натирали его ушибленные ребра, он начал подниматься. На этот раз собралась гораздо меньшая толпа. Большинство заключенных уже видели это шоу; они были мало заинтересованы в повторении на бис. Только горстка заключенных наблюдала со смутным интересом.
Это вполне устраивало Брюса. Он делал это не ради публики.
Сердито, позволяя своей ярости управлять собой, он снова взобрался на стену, разыскивая запомнившиеся поручни и щели. Несмотря на уже состоявшееся знакомство с утесом, подъем не стал легче. Тяжело дыша, он боролся со стеной, как будто это был еще один враг, удерживающий его вдали от Готэма. Он думал о Гордоне, лежащем на больничной койке.
О нападении на футбольный стадион.
О тех телах, свисающих с моста...
Отслоившийся кусок породы отломился от скалы и, потеряв опору, Брюс снова упал. Веревка натянулась, впиваясь в грудь и подмышки, и он снова врезался в стену. Во всяком случае, столкновение было более жестоким, чем предыдущее. Боль еще одной неудачи разбила ему душу, суровый камень наказал его тело. Он болтался вверх ногами, высоко над грязной зеленой лужей на дне ямы.
Далекий проблеск солнечного света дразнил его.
Внизу слепой покачал головой, а европеец играл в карты с тощим, недокормленным заключенным, который посмотрел на Брюса, беспомощно висящего над головой. Капля пота упала на карточный стол.
– Разве вы не должны его спустить вниз? – спросил костлявый заключенный.
Европеец пожал плечами и разыграл другую карту.
– Он справится.
Брюс проснулся на своей койке, уже не ребенок, но он снова оказался в ловушке на дне ямы. На этот раз отец не придет его спасать. Он должен был сделать это сам.
Слепой доктор сидел рядом с койкой. Он прочистил горло, чтобы привлечь внимание Брюса.
– Ты не боишься смерти, – сказал он. – Ты думаешь, это делает тебя сильным. Это делает тебя слабым.
Брюс не понял. Он всегда боролся, чтобы преодолеть свой страх.
– Почему? – спросил он.
– Как можно двигаться быстрее возможного, – спросил другой человек, – сражаться дольше возможного, если не от самого сильного импульса духа? Страха смерти. Желания выжить.
– Я боюсь смерти, – сказал он. – Я боюсь умереть здесь, пока мой город горит, и никто не может его спасти.
– Тогда совершай восхождение, – сказал слепой.