Тень

– В этой битве погибла вся моя семья, – донеслось из-под черных прядей. Лесэн оставался абсолютно неподвижным, только самый кончик длинного тонкого хвоста совершал еле уловимые движения, вздымаясь над полом и снова ложась на него. – Наш дом располагался буквально за стеной фабрики. Просторный, уютный. У меня была своя комната. Небольшая, но достаточная, чтобы поставить там стеллаж для солдатиков и расставлять их на фоне самодельных бумажных декораций. Для таких, как я, – это запредельная роскошь. Горел наш дом тоже роскошно… Быстро и ярко, словно тоже был из бумаги… Когда налетчики поняли, что не смогут вынести все, что хотят, просто подожгли его. Родители, дядя, старшая сестра – все погибли в этой безумной свалке. Но… – Лесэн коротко выдохнул. – История не об этом… У Карлая было много охраны. Сильной и верной. Он мог уйти с самого начала. Его бы прикрыли – и ни один волос не упал бы с головы хозяина. И позже, когда уже стало понятно, что нападавших слишком много, что фабрике конец и всем, кто в ней останется, тоже… Он все еще мог бежать, но вместо этого дрался не просто наравне со всеми – впереди всех! Но самое главное, он бился не за фабрику, не за деньги. Он сражался за каждое живое сердце, бившееся рядом с ним, и за то, чтобы показать этим выродкам, что здесь их не боятся. Карлай считает, что если бежать, то нападений будет больше. И мой отец считал так же. Что необходимо давать максимальный отпор, иначе они будут подгрызать края, пока не доберутся до сердцевины. Еще раз повторю – Карлай мог уйти, его звали, умоляли… А он даже не повернулся в их сторону. Видела шрамы на его теле?..

Уна вздрогнула, будто снова ощутила их под пальцами.

– Это удары от их когтей.

– К-когтей? – не узнавая собственный голос, спросила девушка.

– Да, хотя саками не обязательно животные, – он выделил это слово и натянуто ухмыльнулся, – вроде меня. Среди них много людей, у которых нет когтей. Поэтому они надевают на руки специальные кастеты. Шипы на них заточены так, что рвут плоть, словно старое тряпье. Я своими глазами видел, как кровь пузырилась на груди Карлая, потому что воздух выходил наружу из грудной клетки. До сих пор не понимаю, как он выжил. Сам я уцелел только потому, что от очередного крепкого удара потерял сознание. Очнулся много позже, уже в лазарете. На соседней кровати лежал Карлай. Сестры сказали, что он притащил меня, хотя сам еле держался. Когда выяснилось, что я остался один, Карлай, не задумываясь, забрал меня в город. Он хотел дать мне образование, работу, сделать полноценным членом общества. Но я риса! – Юноша развел руками. – Мало того, еще сирота и потенциальный бродяга. Благодаря Карлаю и тому, что моя семья держалась вместе, мы могли противостоять гонениям со стороны общества. Но теперь у меня не было никого. Скажи, какие я имел перспективы? Меня ждал детский дом, причем самого паршивого пошиба. На периферии даже человеческих беспризорников содержат хуже, чем зверье в зоопарке, а про нелюдей и говорить нечего. Ты такое даже представить себе не сможешь… Бетонные норы, дырка под потолком без стекла, в которую стекает грязь с дороги, когда дождь идет слишком долго… То есть почти всегда.

С каждым предложением слова Лесэна, пропитанные ядом чудовищных образов, атаковали застывшую напротив девушку. Она вся сжалась под их ударами и даже хотела бы расплакаться, но не смела и моргнуть.

– …Я провел там некоторое время, пока Карлай искал способы вытащить меня из «заботливых» лап закона. Когда от гнилой еды, которой нас кормили, мы дружно пачкали пол своего вольера, я молился о том, чтобы сдохнуть поскорее. Но увы, мама родила меня крепким парнем и у меня были все шансы дотянуть там до совершеннолетия. А дальше? Меня отправили бы в какие-нибудь далекие северные шахты, где теплокровные просто не выживают. Конечно, не спрашивая, хочу я этого или нет. И если безмолвие за дверью в нашей детской тюрьме в ответ на мольбы о помощи еще не было рабством, то мытарства в ледяных копях точно им стали бы!

Юноша умолк. Потом со вздохом встал, взял со стола бокал и одним глотком отпил сразу половину. Тонкая струйка сбежала по подбородку, темно-красная, будто кровь из разбитой губы. А потом почему-то риса сел у самых ног Уны-Жанел.

Ее сердце отсчитывало одно мгновение тишины за другим. В каждое из них пальцы просились коснуться гладких черных волос, изогнутых кончиков ушей с поблескивающими золотыми бусинами сережек. Но даже чуть более глубокий вдох казался чем-то слишком вольным рядом с только что услышанными словами…

Наконец риса продолжил:

– Выход оставался лишь один: апеллировать к уходящей в прошлое традиции нелюдей. Карлай полжизни положил на то, чтобы доказать Гранатовому городу, что он почти человек. А теперь ему пришлось заявить о том, что он тахис. Не просто заявить, а повесить светящееся клеймо на свое запястье. Но если его можно скрыть рукавом, то меня-то не скроешь!..