Тень

Подчиняясь властному голосу полного мужчины, Волков робко отошел, выпуская Вадима Семеновича и палача Мирона из своего кабинета. Вадим Семенович волок за собой пулемет, в котором Волков опознал легендарное оружие Гражданской войны – пулемет «максим». Мужик в лаптях легко нес на плече РПГ. Через плечо у него была перекинута холщовая сумка, в ней Волков разглядел несколько снарядов. Выйдя в коридор, мужик направился к лестнице, ведущей на вершину каланчи.

Прошло несколько минут, и с улицы сначала послышались взрывы, а потом стрекот пулемета. Воцарилась тишина.

В кабинет к Волкову снова заглянул пухлый мужчина со страшным лицом:

– Все, товарищ, можете работать. Никто вас больше не задерживает.

И через минуту из ворот пожарной части выехали четыре автомобиля, чья помощь так нужна была сейчас городу.

Где-то в районе Третьего кольца пожарные машины были вынуждены притормозить – здесь дорогу перегородил перевернувшийся грузовик, за которым укрылись странные люди в черном. Пожарные не знали слова «нежити», и в темноте нападавшие казались им людьми. Но тут на помощь им пришел слон. Пока его наездники – Мухаммед и друг его Савелий, погибший от рук воинов Тохтамыша, – справились с группой нежитей, слон сдвинул грузовик и освободил дорогу.

Водитель пожарной машины не удивлялся. У него на это не было душевных сил. Он помахал слону рукой и нажал на газ.

* * *

Степа почти добежал до «зиккурата». Садовое утонуло в дыму, и громада небоскреба была для него единственным ориентиром. Он на секунду остановился, услышав непривычный шум. В небе над городом показался гигантский самолет. Степа не очень разбирался в авиации, но легко догадался, что видит пожарный самолет, который попробует потушить ад вокруг него.

Самолет снижался, он шел уже на предельно низкой высоте, почти на уровне последних этажей высоких домов. И тут Степа увидел нежитей.

Они карабкались по стенам высокого дома – проворно и ловко, как обезьяны, они выбрались на крышу, и когда самолет приблизился, то прыгнули. Вся стая облепила блестящее тело самолета. Самый крупный нежить нырнул в двигатель, который моментально загорелся и перестал работать, другие бросились разбивать окно кабины пилота, один за другим исчезая внутри. Самолет накренился сначала в одну, потом в другую сторону, а потом неожиданно клюнул носом и рухнул на город. Волна пыли и обломков прокатилась по Садовому. Степа бросился бежать изо всех сил.

* * *

Фомич ходил по своей церквушке как тигр по клетке. Отец Мафусаил, который усилиями Лизы был в полуразобранном состоянии, следил за ним и пару раз даже открывал рот, чтобы что-то сказать, но потом закрывал его снова и продолжал следить за метаниями старого дезертира.

– Все побежали, все герои! Герои они, видите ли!

Фомич пнул ногой тяжелый подсвечник, и свечи разлетелись по каменному полу. Резкий звук, кажется, вывел его из истерического состояния. Фомич сел на пол и обхватил голову руками.

– А ты, ты чего молчишь, отец Мафусаил? Тебе ведь всегда есть что сказать?

– Ты знаешь, что я скажу.

Фомич горько сплюнул и полез в карман ватника за махоркой.

– Знаю.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. С самокруткой у Фомича не складывалось никак, и в итоге он со злобой высыпал махорку на пол церкви и снова встал.

– Я вот всю жизнь боюсь. Всю жизнь не хочу умирать. Когда мальчишкой был, не хотел, чтобы меня в Гражданскую зарубили. Тогда никто особенно не смотрел, кого рубят. Боялся. Потом бандиты пришли – тоже все село в страхе держали. Потом на войну меня забрали…

Отец Мафусаил слушал Фомича. Он знал эту речь, старик заводил ее за десятилетия знакомства не один раз.

– И все время я боялся. А почему? Что такого страшного в смерти? Никогда у меня жизни хорошей не было. Ни единого дня, чтобы ел досыта или пил или чтобы слово мне кто хорошее сказал. Никогда в жизни счастья не видал, а умирать все равно страшно.

Фомич обернулся и посмотрел на отца Мафусаила.

– Знаешь что, товарищ…

Но тут Фомич, видимо, решил, что словарный запас его недостаточно богат, чтобы объяснить пришедшую ему в голову мысль. Он в несколько шагов пересек церковь и начал ожесточенно разбирать кладку вокруг отца Мафусаила.

– Поможешь мне. Нечего тебе за стеной отсиживаться, засиделся.

Отец Мафусаил не стал возражать, и когда Фомич освободил ему руки, то стал даже помогать.

– И чего теперь? – спросил освобожденный священник, с любопытством оглядывая церковь. Он был примерно на голову ниже Фомича, но зато шире в плечах и мускулистее.

– А теперь будем фрица будить. У меня дело к нему есть.

И Фомич решительно направился к самолету.

* * *