Тень Белого Тигра

Воины дракона, попав в непривычные условия, всё равно умудрились найти своё место и действовали сообща. За это, должно быть, тоже следовало хвалить Дэквана – он научил свой отряд, каждый отряд, составляющий Чешую драконьего войска, самостоятельности.

Или же её вбивал всем в головы упрямый Чунсок?..

– Надо выбираться отсюда, – сказал Нагиль. – Мне не нравится эта тишина. Если о нас знают в столице, то игнорируют. А в тревожное время перемен такое положение опасно.

– Куда опаснее для нас было бы оборонять чужую башню в чужой стране, – возразил Дэкван. – И отражать атаки людей, превышающих нас в количестве.

– Но не в опыте, – высокомерно заявил Нагиль, и тырэсгарра усмехнулся. Кантэ, Гванук и Минхи переглянулись и приосанились.

Нахальная улыбка на лице Третьего Когтя появлялась нечасто: все воины дракона знали, что командир Дэкван был суров и строг с ними на учебных занятиях, некоторых слабых юношей доводил до обморока – только чтобы быть уверенным, что в бою им не будет равных, что в настоящей битве они будут биться за себя и друга рядом и выйдут из неё победителями, а не побеждёнными.

Нагиль переживал за своё войско каждый день. Дэкван – только в моменты перед сражением. В миг гнетущей тишины, когда стихает любой шум, и в молчаливом ожидании первой стрелы, первого замаха меча слышно только биение твоего сердца. Всё остальное время Дэкван вверял своим людям жизнь, не сомневаясь, что они сберегут её и друг друга.

– Раз вы можете двигаться, – подал голос Минхи и тут же, сомневаясь, поправил себя: – Если вы можете двигаться, пора решать что-то с пленником. Мы везём его в Пекин? Отпускаем на волю? Убиваем?

Нагиль сел к столу, который соорудили из нескольких ящиков, добытых в кладовой, и устало опустил голову в ладони. Те горели, всё тело пульсировало, словно жар, распространяясь от тревожного сердца, скользил по рукам, ногам, поднимался в голову, вторя биению крови в венах.

– Мы не можем убить человека Империи, он ценный свидетель.

Дэкван нахмурился, услышав слабый голос генерала, но Нагиль этого не увидел.

– Наша миссия потеряла смысл в тот день, когда кто-то отравил принцессу, – произнёс Кантэ, поднимаясь над разведённым костром. – Разве не будет правильнее… Генерал, разве вы не хотели отомстить за госпожу человеку, который мечтал убить её?

Невысокие потолки уцелевшей кладовой собирали копоть быстрее, чем воины успевали её стирать, и тесное помещение давило на Нагиля. Будто великое сооружение, построенное во времена, когда Дракон и его собратья ещё бродили по земле Империи, тоже отторгало его.

– Не всегда я могу потакать своим желаниям, Кантэ, – ответил Нагиль, всматриваясь в языки пламени, играющие в костре. – Сейчас мне нужно думать о вас, а не о том, как сильно я хочу проломить голову несчастному человеку в темнице.

Воины усмехнулись, все разом, и Дэкван вскинул руку: не смейте потешаться над генералом, когда он говорит серьёзные вещи, слушайте и вникайте.

– В самом деле, – заговорил Гванук, пока резал мясо. – Мы столько дней тащились сквозь снега с этим полуживым человеком. Не можем же теперь бросить его и сбежать. Это будет…

– Нечестно?

– Неправильно?

– Неблагоразумно, – ответил за всех Дэкван. – Этот человек уже многое знает, потому отпускать его просто так, без цели, будет с нашей стороны глупо.

– Поэтому нужно убить его. – Кантэ вернулся к своему доводу. – И вернуться домой.

– И привести за собой армию из Империи, мечтающую перерезать каждого чосонца! – заспорил Минхи.

– Мы всё равно обречены! – взорвался Кантэ. – Ничего не решит ни разговор с Императором, ни шпион, который хотел убить госпожу по приказу наместника! По его словам, должно выходить, что госпожа мертва, так как же она могла бы… О. О, я понял.

Нагиль поймал торжествующий взгляд Дэквана. Однажды они говорили о том, что молодые воины драконьего войска набираются из ополчения, из крестьян, многие не умеют даже читать и писать. И всё же тырсэгарра, отбирая новобранцев, ставил на ум и проницательность, не скованную ограничениями аристократического светского общества, из которого происходили большинство стражников, охраняющих не границы Чосона, а чиновников, в нём живущих. «В конце концов, – говорил Дэкван уверенно, – его воины станут не только самыми сильными, но и самыми смекалистыми людьми в стране. Им будут завидовать бледнолицые аристократы, держащие лук ради развлечения».

Нагиль хотел бы верить, что в Чосоне не осталось аристократов, прикрывающихся своим положением, чтобы отлынивать от обязательной военной службы. В мирное время они могли бы учиться слагать стихи, а не драться на мечах, но уже после первой войны с Японией стало ясно, что стране нужны настоящие воины, а не притворщики. Только потом король, убитый горем, упразднил флот, сменил главных своих командиров на богатых, сохранивших деньги чиновников и удалил себя из военного совета.

Ко второй войне, казалось, Чосон был подготовлен ещё меньше, чем к первой.