Тень Галена

Найденные и приобретенные травы, минералы и бальзам легендарного иудейского дерева Гален оставил до нашего возвращения в Иерихоне, у богатого торговца с охраняемым домом, который любезно, согласился посторожить весь этот недешёвый скарб.

А посторожить стоило! За мифический бальзам Гален выложил пятнадцать тысяч сестерциев золотом – на эти деньги можно было бы приобрести четверку породистых лошадей. Но лошади, это для увлеченных скачками – скажу яснее – простая семья в Александрии могла бы безбедно жить на эти деньги года три или, может, даже четыре.

Правда, упрекнуть своего учителя в расточительности я бы не посмел – аромат, издаваемый бальзамом, тяжело было бы хоть с чем-то сравнить. Я покажусь напыщенным, если скажу что-нибудь высокопарное, мол ясно отчего им пользуются цари, так что просто представьте себе что-нибудь невообразимо прекрасное по аромату и… Да – это все окажется намного проще, хуже и безвкуснее, чем благоухал иудейский бальзам!

Кроме того, Гален приобрел много шафрана, фисташек, сумаха и некого сирийского камня, который, со слов смуглого торговца, который клялся своим богом, обнажая желтоватые кривые зубы, бывает женским и мужским. Но зачем – даже не спрашивайте. Ведь я был всего лишь скромным помощником богатого врача.

– Иерихонские финики – я не встречал ничего столь же отменного! Ах эта сладостная терпкость, медовые нотки прямо-таки играют на языке – звонко восторгался Гален. – По истине Иерихон город фиников – я совсем не удивлен, что едва Александр разбил персов, он повелел ежедневно доставлять эти божественные плоды сразу к себе на стол. Слава богам, что мне, по крайней мере, ради их прелестной мякоти вовсе не обязательно сражаться с персами!

***

Нашей следующей целью оказался Кипр, где Гален, как он успел с десяток раз похвастаться, имел чрезвычайно влиятельного друга, в свою очередь состоящего в дружбе с прокуратором[6] этого крупного острова. Опущу нелицеприятные подробности нашего морского путешествия – право же в них не было ничего хоть сколько-нибудь любопытного.

Хотя, пожалуй, кое-что все-таки было. В те счастливые часы, когда я переставал пытаться выплюнуть свои внутренности за борт, нам удавалось здорово поболтать. Мне довелось понять и крепко запомнить, что плавание вдоль берега и выход в открытое море – совершенно разные вещи –бесценный опыт! На другой же день мы вскрыли мертвую чайку, на пару орудуя инструментами.

Чайка была совсем свежая. Хвастаясь меткостью, стрелой ее сбил один из членов команды – жилистый и суетливый парень с рисунком змеи на плече, непонятного происхождения. Сказать по правде – капитану это все совершенно не понравилось. Возражать он, правда, не решился – крепкая рука Галена сжимала скальпель, а глаза светились так, словно он был одержим.

Я нередко замечал, как всякий раз, копаясь во внутренностях, Гален впадал в невероятное возбуждение. И сейчас, в точности по своему обыкновению, он громко комментировал для меня и всех невольных слушателей вокруг, обнаруженные и выученные ранее отличия анатомии птиц от других животных.

Когда мы прибыли на остров – стояла глубокая ночь. Капитан спешил и, вероятно, знал эти воды как пять собственных пальцев – несмотря на кромешную темноту мы легко пришвартовались и сошли. Плохо разбирая дорогу, я шел за факелом в темноте, по мере сил помогая Евсею и Полидору с многочисленными сундуками и сумками. После поездки в Иерихон они стали заметно тяжелее.

Ночевали мы на вилле того самого друга, о котором уже успел обмолвиться Гален. Дома хозяина не оказалось – выяснилось, что он прибудет лишь утром – нам открыли рабы. Попутный ветер принес нас парой дней раньше, чем ожидалось.

Было темно и до утра я не смог бы ничего разобрать из интерьеров дома, но быстро понял, что он принадлежит человеку очень состоятельному. Правда, не по размеру, как можно было бы подумать – хотя было просторно. Воздух под полом виллы нагревался хитроумно устроенной подземной печью и жаркий пол излучал тепло по всему помещению. Я читал о таких системах – гипокаустериях[7], но никогда прежде не видел воочию. Пожалуй, это оттого, что люди должного уровня состоятельности в основном обходились без меня, собираясь на вечерние возлежания.

Теперь же, приятным сюрпризом, я оценил это благо цивилизации по достоинству и всю ночь проспал так крепко, как удается лишь в тепле.

Друг Галена представился как Луций Синистор, не приоткрыв свою принадлежность к тому или иному римскому роду, а я никогда не старался выяснить, кто же именно это был. Уверен, род был древний и патрицианский.

То был удивительно скользкий и гнусный тип из числа тех, от кого ты всегда просишь судьбу держать тебя подальше, но она, время от времени, демонстрирует к этим просьбам глухоту. Уже в первые часы он обнаружил нам жестокость своей натуры и нещадно порол слуг кнутом и, оказывающейся всякий раз поблизости палкой, словно пытаясь впечатлить своих гостей диким нравом.