Тень Галена

В импровизированном валетудинарии[9] – лечебнице, наспех сооруженной нами под навесом на заднем дворе виллы Луция, Гален промыл и обработал рану юноши крепленым вином, в особой пропорции смешанным с медом. Оксимель[10] – так называл эту смесь Гален и не раз восторженно рассказывал о невероятной пользе такого средства для лечении ран.

Чистыми тканевыми бинтами Гален крепко связал отслоившийся кусок кожи с поверхностью ноги, а для приема внутрь приготовил травяной уксусный настой, все хитрые компоненты которого я не запомнил. Пригодилась и купленная у капитана еще в Александрии редкая трава со склонов холмов в Малой Азии. Многих из привезенных ему в тот день трав, со слов Галена, невозможно было найти в Египте, так что его дружба с капитаном всерьез влияла на возможности Галена как врача. Что бы ни утверждали колдуны и мистики, далеко не все можно успешно лечить без лекарств!

За все время операции, стиснув зубы так сильно, что белели желваки челюстей, юноша не проронил ни звука. Только учащенно дышал, когда боль становилась совсем нестерпимой.

– А ты силен духом, парень! Скажешь, как тебя зовут? – обратился к нему Гален, когда все необходимое на первое время было сделано.

Юноша помолчал, глядя на врача и словно размышляя, стоит ли отвечать. Возможно, он просто не понимал вопроса, заданного на латыни.

Мне запомнились его глаза. Они имели то редкое свойство разноцветности, которое встречаешь, быть может у одного из нескольких сотен. Один глаз имел цвет морской воды на отмели, а второй был голубым. В сочетании с волосами цвета лишь немногим темнее соломы — это смотрелось особенно красиво.

Однако сейчас, оба глаза на его скуластом, мужественном лице, не выражали ничего доброго и было ясно – должно пройти время, прежде чем униженный, многократно избитый и пропитавшийся ненавистью к своим хозяевам раб заговорит с новым господином. Каким бы неожиданно добрым он ни оказался.

Гален не стал настаивать, посоветовал ему хорошенько выспаться и ободряюще похлопал по плечу. Даже от этого безобидного прикосновения юноша заметно вздрогнул и отвернулся, будто его огрели палкой.

Луций выехал много раньше нас – он объяснил, что вынужден обсудить с наместником некоторые вопросы касающиеся выработки шахт. К тому же, хоть он и попытался скрыть это, для его души отвратительной показалась сама идея созерцать, как мы станем возиться с раненым молодым северянином. Не было никаких сомнений, что уж сам-то он предпочел бы всадить тому нож под ребра в первом же приступе гнева, которые охватывали его постоянно, по многу раз за день. Северян из далекой Британии он, казалось, ненавидел с особой жёсткостью.

– Ах Луций – я совсем не помню его таким – печально покачал головой Гален, когда старый товарищ ускакал к дому прокуратора, поднимая клубы пыли из-под копыт нещадно подстегиваемой лошади. – Когда мы мальчишками бегали по окрестным холмам, еще в Пергаме – он был впечатлительным и, может разве что чуть-чуть заносчивым юнцом. Остальные дразнили и не очень-то жаловали нас, ну а мы отвечали этим бездельникам взаимностью и часами могли греться в траве, вытачивая из дерева игрушки или обсуждая пройденные уроки. У нас был один учитель философии – Гай. У него, кстати, и Аристид занимался – помнишь, я рассказывал тебе про этого глубоко суеверного, очень образованного ритора?

Я внимательно слушал. Гален словно извинялся, что притащил меня в общество человека, который когда-то был его другом, но, видимо, очень круто поменялся за прошедшие годы.

– Как и я, он очень любил своего отца – продолжал рассказывать Гален. Есть у меня пара догадок, что могло так ожесточило его, просто я не мог даже предположить насколько сильно – он все-таки решил поделиться.

– Когда я был в Смирне, а потом в Коринфе и Александрии – мы переписывались с Луцием, время от времени. Он рассказывал мне о самом основном, что с ним происходит, но разве же можно в письмах прочувствовать все те изменения, что претерпевает человеческая душа за годы? Видит Зевс – у меня не получилось.

Гален с грустью вздохнул, вытянул ноги, поудобнее усаживаясь и стал задумчиво теребить краешек тоги.

– Луций рассказывал, что его отца перевели в Британию. Он был довольно крупной фигурой в имперской канцелярии – в Пергаме они жили всего несколько лет, приехав из Рима по указу префекта. На этом посту отец Луция познакомился и с Никоном – моим отцом – они подружились, вместе работали над некоторыми проектами. Насколько мне не изменяет память, возводили пару небольших, но симпатичных сооружений.

Я с интересом слушал – приоткрывались те годы из жизни моего друга, о которых я, зная его третий год, слышал впервые.