Тень Галена

Врачи, стоявшие ближе других, ахнув отшатнулись. Их глаза выдавали панику и смятение. За спинами последних рядов слушателей приподнялся в паланкине Азиарх, чтобы лучше видеть, что происходит. Звездный час Галена наступил.

– Времени мало! Смертельны ли раны животного? – крикнул он, вопрошая толпу.

Толпа молчала. Обезьяна корчилась, истекая кровью, которая толчками выплескивалась из разрезанных сосудов.

– Быстрее! Я спрашиваю вас, врачи! Возможно ли вернуть ей жизнь? Спасти? Кто из вас смог бы попытаться?

– Это невозможно! Она умрет через несколько минут, или даже раньше. Животное следует добить! – веско сказал Демид.

Еще несколько врачей почтительно наклонили головы, единодушно соглашаясь с его мнением.

– Ты храбрый и умелый юноша, но всему боги отвели предел – заключил пергамский архиатр игр.

– Не согласен! – Гален презрительно ухмыльнулся.

Я видел, что Азиарх с удивлением и интересом смотрит на развернувшиеся в шатре события. Это и было нашей главной целью.

– Я докажу вам обратное! Важность анатомии и эффективность моей системы, с которой ничто не сможет сравниться! – с последними словами Гален спешно шагнул к обезьяне.

Времени оставалось мало – действительно мало.

Я помогал ему во всем, что мы заранее обсудили, но, хотя и знал план, был до глубины души потрясен его исполнением. Казалось, руки врача летали и были в нескольких местах одновременно. В считанные мгновения Гален положил зажимы на сосуды обезьяны и кровь, прежде хлеставшая из несчастного животного, тут же прекратила изливаться. Ловкими и точными движениями Гален заливал нанесенные раны оксимелем – крепленым вином, усиленным добавлением меда в особых пропорциях. На морде обезьяны, пугающие своей человечностью муки, сменились тупым оглушением – это был шок.

Гален же, напротив, двигался невероятно быстро. Он уже не смотрел на толпу и не произносил ни звука – только сосредоточенно и методично работал в невероятном темпе, словно одна из сверхчеловеческих машин александрийского Мусейона. Вот он сводит концы раны друг с другом, закрывая брюхо обезьяны ее же тканями и накладывая шов, стежок за стежком. Хотя Гален ничего не комментировал – зрелище выглядело столь напряженным, что ни один из доброй сотни собравшихся слушателей не уходил и также не произносил ни звука.

Азиарх привстал в паланкине еще выше, чтобы не упустить ничего из этой кровавой истории. Властелин Азии – подобное даже он, вероятно, видел впервые.

Руки Галена все порхали над окровавленной обезьяной – стежки приближались к грудине. Один к одному, он клал их удивительно ровно – его пальцы гнулись под немыслимыми углами, а эта скорость… на миг моя голова закружилась. По лицу Галена крупными каплями лил пот. Его глаза сверкали, будто у одержимого. Казалось, он даже не моргал.

Я тщательно держал края раны, ассистируя. Закончив со швами на брюхе, Гален вновь вернулся к наспех наложенным лигатурам на разрезанных артериях и приложил все, одному ему известные усилия и приемы, чтобы сформировать из них что-то жизнеспособное. Затем раны были вновь промыты – кровь стекала со стола вперемешку с водой и крепленым вином, которыми он обильно заливал обезьяну из множества небольших, заранее расставленных амфор. Порошки из минералов и трав – обилие лекарств, пузырьков и притирок сбивало с толку, не поддавалось пониманию. Но объяснять было некогда – Гален вытаскивал обезьяну из объятий смерти, в которые сам же ее и толкнул.

Когда все было кончено – прошло, наверное, с полчаса. Гален стоял насквозь мокрый, залитый потом, кровью и вином. Тяжелая, пропитавшаяся тога неопрятно висела – кровь капала с нее на сандалии врача. Он тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание и вызывающе глядел на толпу.

Врачи, аристократы, зеваки и сам Азиарх – все были здесь и потрясенно смотрели на этого безумца, готового бросить вызов устоям, толпе, авторитетам и самой смерти.

В следующий миг меня оглушил рев и грохот аплодисментов. Обезьяна шевелилась и дышала.

***

Азиарх пригласил нас встретиться с ним в его дворце, недалеко от храма божественного Траяна, спроектированного отцом Галена. Эта честь выпала нам на конец недели – властитель всех провинций Малой Азии был вынужден сперва закончить переговоры с несколькими посланцами из сената.

Видел бы меня мой отец! За последние месяцы я, Квинт – парень, которому едва стукнет двадцать лет, второй раз оказывался в обществе высокопоставленных магистратов имперской администрации – хозяев огромных пространств, состояний и людских масс.

Если я полагал, что дворец прокуратора Кипра выстроен роскошно и с размахом – я наивно ошибался, как неопытный мальчишка, каким в сущности и был. Пергамский дворцовый комплекс был больше его в несколько раз, торжественнее и роскошнее в десяток, ну а вкуса и изящества содержал в себе, по меньшей мере, в сотню!