Тень Галена

– И да и нет, вздохнул Гален. – Он был лучшим в этом столетии. Ученик Маринуса – от него он взял лучшие анатомические знания, но не остановился на них и попробовал создать свою систему. Отличную от эмпириков, догматиков и методистов – он пополнял свои знания в области лекарств и симптомов. У него были ученики – Лик Македонский, часть работ которого я обобщил, но он, в целом, был посредственным анатомом. И Нумезиан, у которого, как ты помнишь, я учился на Коринфе – этот был получше, но в основном разбирался в лекарственных травах, а не в анатомии. И только Квинт смог охватить все…Но ничего, совсем ничего не записать! Представляешь?

– Это обидно, – согласился я.

– В попытках найти всех учеников Квинта, в Александрии я разыскал Гераклиона, сына Нумезиана – старый учитель говорил мне, что отдал практически все написанные труды, прежде чем умер. Это были те самые записи лекций великого Квинта. Но что же ты думаешь? Оказалось, что у постели умирающего отца, который уже не имел сил подняться, Гераклион сжег их все и пожелал, чтобы память о Нумезиане исчезла в веках!

– Но как же так? – я даже вздрогнул от неожиданности, – за что он так сильно ненавидел отца?

– Все просто, процедил сквозь зубы Гален. В наследство Гераклиону остались кодексы и свитки Нумезиана. Вся мудрость Квинта и его предшественников, обобщенная в нескольких томах. Но вот его брату… Его брату досталось все остальное. В такие моменты я рад, что у меня нет братьев.

В дверь таблинума, где мы сидели за беседой, постучали. Когда Гален пригласил неожиданных гостей пройти – на пороге появился смущенный Киар, а сзади него, с укоризненным видом, стоял Филоник.

– Этот наглец вздумал бегать по рабыням, господин! Залез в соседское поместье и якшается там с одной помощницей кухарки – молодой девкой из каких-то северных краев. Может даже и тех же, откуда он сам. Сегодня с утра явился, представь только, перепрыгнул через забор и засел в кустах, прячась от меня! А когда я отправился поймать его с поличным – он попытался влезть на дерево и спрятаться в густой кроне, но я поймал паршивца за лодыжку! Что скажут люди, если увидят? – глаза управляющего пылали праведным гневом.

Гален попробовал нацепить на лицо выражение строгости, но я видел, что внимательно выслушав старика он сейчас с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться.

– Нога, стало быть, совсем зажила, не так ли, Киар? – Гален иронично уточнил у молодого кельта.

Он стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу. Широкий, плечистый, торс под туникой был крепок, а светлые прямые волосы, не мытые несколько дней, взъерошены ночными похождениями. Киар здорово отъелся за прошедшие с ужасного рудника месяцы.

– Да, господин. Спасибо, господин, вы спасли меня! – Киар смущенно покраснел.

– Хочешь ли ты отплатить мне за доброту тем, что соседи станут говорить – Гален плохо управляется со своими рабами?

– Нет, господин, никогда, господин.

– Перестань называть меня так через каждое слово! Как продвигаются его уроки, Филоник? Он учит новые слова?

– Он…ну, скажем, делает некоторые успехи. Но, надо сказать, куда большему он учится, что делает его речь беднее, у окружающих рабов. И рабынь – веско добавил старый управляющий.

– Не приносит плодов осенью дерево, что не цвело весной – помнишь ли ты о Телемахе, Филоник?

Управляющий растерянно пожал плечами.

Ну как же – юноша Телемах, искушаемый Венерой, воспитывается строгой Минервой, что приняла вид старца Ментора[6]…– продолжал Гален.

Филоник слушал, вспоминал и улыбка его становилась все шире. Он громко рассмеялся.

– Ну вот – бери пример с Ментора! А вообще, просто нагружай парня днем как следует – закончил мысль Гален. – Взгляни только, да он же силен как бык! Глядишь, ночью сил то и поменьше будет – врач усмехнулся.

– Это вряд ли, – шепнул он мне, так что ни Киар ни Филоник не слышали. – Он залезает на территорию Иоанниса? – голос Галена прозвучал уже строже.

Филоник кивнул.

– Будь аккуратен, Киар. Дело твое, но я знаю Иоанниса со времен, когда мой отец брал меня на переговоры. Тогда они сотрудничали по строительству. Иоаннис украл несметное число материалов, а в прошлом был нечистым на руку военным снабженцем. Я помню сам, да и отец рассказывал, что он всегда был жесток. Несколько раз я видел, как он калечил своих рабов, а мой отец, втайне, пытался им помочь.

Филоник покачал головой. Старик, проживший в поместье почти всю свою жизнь, знал это не хуже Галена и искренне волновался за своего нового питомца. Своей смышленостью и благодарной добротой он уже стал ему по-своему дорог. Слишком только был молод. Слишком бросался в глаза окружающих своей северной, необычной внешностью. Один глаз цвета морской волны. Другой – голубой.

***