Тень Голема

Пение стихло. Замолчал колокол. Ди, Келли и Салтыков, поднявшись по истертым каменным ступеням, вошли внутрь капеллы. Михаил, первый раз присутствующий на настоящей черной мессе, с тревогой осмотрелся. Помещение с давно осыпавшейся штукатуркой и грязными прядями паутины по углам ярко освещалось дрожащим пламенем бесчисленных свечей, расставленных где попало. На середине комнаты, там, где должен был находиться алтарь, стоял стол, покрытый красным покрывалом. На стол была водружена могильная плита, на которой, как на ложе сладострастия, возлежала полностью обнаженная девушка. В руках она держала две черные свечи, а на ее животе стояла пустая серебряная чаша. Заметив людей, девушка вызывающе приподняла ноги и широко раздвинула бедра, развязно демонстрируя вошедшим свои потайные прелести.

На вид ей было не более четырнадцати-пятнадцати лет. Судя по бледно-розовому цвету девичьего лона и торчком стоявших в разные стороны совсем еще небольших грудей, юная прелестница вполне могла даже не знать мужчин. Но по ее вызывающему поведению подобное трудно было предположить.

– Срамота какая! – воскликнул Салтыков, у которого от увиденного даже ладони вспотели. – Чего эта блядь делает?

Артур Ди галантно поклонился начальнику Аптекарского приказа.

– Так надо, милорд!

Он подошел к алтарю и еще шире раздвинул ноги девушки, открывая надпись на надгробии.

– Вы знаете, что здесь написано?

– Откуда? Я по-вашему не понимаю.

– Здесь написано: «Года 1583-го 8 октября в Бозе блаженно почил господина Томаса Келлермана любимый сыночек по имени Томас, чья душа у Бога в небе и чье тельце здесь земля покрывает, ожидает со всеми верующими блаженной вечности и вечного блаженства. Он прожил два месяца. Возжажди смерти каждый день, и будешь ты благословен!»

Салтыков передернул плечами и недовольно поморщился.

– Это тоже необходимо?

– Обязательно!

Голос Ди окреп. В нем зазвучали металлические нотки. Он по-хозяйски положил свою руку на девичье лоно, ощутив ладонью влажный жар ее трепетного тела, изогнувшегося от столь откровенно нескромного прикосновения.

– Ты готова, Марта?

– Да, господин! – простонала она сквозь зубы.

– Сэр Эдвард, соблаговолите начать!

Келли поклонился присутствующим, молча сел на одинокий табурет, стоявший у стены, и словно окаменел. Со стороны казалось, что он сам превратился в часть стены, у которой сидел. Спустя время, когда ожидание хоть какого-то продолжения стало казаться неприличным, Михаил Салтыков с холодным ужасом заметил, что Келли незаметно для окружающих открыл свои веки и теперь пристально глядел перед собой глазами, в которых отсутствовали зрачки. Мишка готов был поклясться, что знаменитый медиум внимательно рассматривал его своими бельмами. В довершение ко всей жути Келли вдруг заговорил голосом, который не мог принадлежать ни одному человеческому существу на Земле.

– Adagita vau-pa-ahe zodonugo-nu omfa-a-ipe salada! Vi-i-vau el! Sobame turebesa ooge balatohe! Giui cahisa lusada oreri od micalapape cahisa bia ozodonugo-nul! lape noanu tarofe coresa ta-ge o-quo maninu IA-I-DON. Torezodu! gohe-el, zo-dacare eca ca-no-quoda! zodameranu micalazodo od ozodazo-dame vaure-lap; lape zodir IOIAD![55]

Голос Келли становился все громче и раскатистей, и на последних словах он уже оглушал своей неистовой силой. Порыв ветра ворвался в помещение капеллы. Опять ударил невидимый колокол, а в руках голой девицы неожиданно вспыхнули черные свечи. Мишка Салтыков почувствовал себя плохо, но оказалось, это было только начало. Весь ужас был еще впереди. Сразу после того как самопроизвольно загорелись свечи, в помещении капеллы словно из ниоткуда возник очень маленький человек, одетый, как все, в плащ некроманта. Он крепко держал за шею живого черного петуха, который хрипел и отчаянно колотил крыльями. Маленький человек выхватил из-за пояса острый обсидиановый нож и ловко одним движением отрезал петуху голову. В этот момент Салтыков заглянул под капюшон коротышки и едва не лишился чувств. Лицо коротышки было черным, как деготь!

– Нечистый! – прошептал Мишка и, прижавшись спиной к стене, испуганно перекрестился дрожащей рукой, но черный человек, как предполагалось, от того вовсе не исчез в клубах вонючей серы, а даже напротив, посмотрев на впечатлительного начальника Аптекарского приказа, весело улыбнулся, обнажив два ряда безупречно белых зубов.

Петух, лишенный головы, шлепнулся на пол, но тут же вскочил на ноги и, разбрызгивая кровь по сторонам, побежал в сторону алтаря, где был ловко пойман расторопным Артуром Ди. Держа бьющуюся в агонии птицу за ноги, чародей слил всю ее кровь в серебряную чашу, покоящуюся на животе Марты, после чего указательным пальцем стал рисовать на ее обнаженном теле иероглифические монады, призывая ангела Уриила дать ему знак. Призывы Ди становились все настойчивей. Девушка начала биться в конвульсиях и истошно кричать. В этот момент снаружи небо осветилось ярчайшей молнией и раздался оглушительный раскат грома, от которого, казалось, задрожала сама капелла.