Тень Голема

На сундуке, широко открыв рот, заливисто похрапывала теремная дневальщица. Сознательно или нет, она раскинула руки в стороны, едва ли не полностью перекрыв подход к спальне своей госпожи. Услышав шум, бдительная служанка мгновенно пробудилась ото сна и кубарем скатилась с сундука на пол. Осоловело взглянув во мглу помещения, тускло подсвеченного лишь маленькой лампадкой, висевшей у иконы Спаса, девица ползком подобралась к опочивальне царской невесты и приложила ухо к двери. Внутри ничего подозрительного не происходило, но на всякий случай она еще дернула за дверную скобу. Тщетно. Крючок жалобно лязгнул, закрытая изнутри дверь не поддалась ее усилиям. Убедившись наконец, что все спокойно, служанка встала, пошатываясь, добрела до сундука и, взгромоздившись на него, мгновенно уснула, обозначив сей факт переливистым, затейливым храпом.

Едва горничная угомонилась, неизвестный выбрался из своего убежища за сундуком, низко наклонился, пристально всматриваясь в ее безмятежно-спокойное лицо, и нарочито медленно вынул из-за голенища длинный и тонкий, как шило, засапожный нож. Ловким, отработанным движением руки он развернул его лезвием вниз и, на цыпочках осторожно обойдя спящую девку, подкрался к двери опочивальни, почти слившись со стеной. Тихо лязгнул крючок, снятый тонким лезвием с дверной скобы. Дверь с предательским скрипом слегка растворилась, пропуская незнакомца внутрь спальной, после чего, так же жалобно скрипя, закрылась обратно.

В опочивальне царской невесты горели ослопные свечи в больших серебряных подсвечниках, заливая комнату мягким дрожащим светом, более всего похожим на предрассветные сумерки в осеннем лесу. Видимо, этому чувству способствовало не только освещение, но и убранство опочивальни. Вся комната была отделана дорогим атласом и цветными кожами, на которых искусным тиснением безымянные мастера изобразили причудливых зверей, птиц и растения заморских стран. Украшением опочивальни и главной ее принадлежностью была высокая резная кровать, занимавшая добрых три четверти всей комнаты. Циклопическое сооружение немецких краснодеревщиков венчал тяжелый куполообразный балдахин, похожий на парадный церковный киворий. Тяжелый полог был откинут и убран подвязками с золотыми кистями.

На семи перинах, под парчовым одеялом, подбитым соболиным мехом, обложенная доброй дюжиной больших и малых пуховых подушек, мирно спала юная девушка. Ее ангельское лицо было прекрасным и безмятежным. Редко кого матушка-природа одаривала столь щедро такой естественной и безупречной красотой, которой обладала Мария Хлопова в свои неполные восемнадцать лет. Даже едва уловимая глазу склонность к полноте отнюдь не портила, а, совсем наоборот, придавала ей особое, неповторимое очарование. Хлопова хорошо знала цену своей естественной красоте, поэтому наотрез отказывалась использовать сурьму, румяна, белила и тени, которыми широко пользовались другие представительницы аристократических семей в России. Разумеется, столь вызывающее нежелание следовать обычаям сразу приписали высокомерию и заносчивости, что отнюдь не способствовало укреплению ее положения при царском дворе. Впрочем, пока за спиной Марии стоял Михаил, девушке нечего было опасаться за себя. Во всяком случае, так считали многие, но, как выяснилось впоследствии, далеко не все. Неизвестный, пробравшийся в опочивальню царской невесты, без всякого стеснения вкарабкался на высокую кровать прямо в грязных сапогах и рукой, одетой в скрипучую лайковую перчатку, украшенную шитым итальянским кружевом, мягко, но очень плотно зажал девушке рот, нависнув над ней всем своим телом.

Мария проснулась. И без того большие глаза девушки стали еще больше, расширившись от охватившего ее животного ужаса. Она испуганно замычала, отчаянно пытаясь закричать, но все было тщетно. Слишком уж крепко злоумышленник держал ее. Не будучи в состоянии сопротивляться, Хлопова уже готова была потерять сознание, когда нападавший рывком скинул с себя капюшон и, улыбаясь, приложил палец к губам.

– Миша? – изумленно прошептала девушка, когда почувствовала, что хватка на ее лице ослабла. – Как же ты… нельзя же!

Царь, раскинув руки в стороны, расслабленно упал на постель, с головой зарывшись в пуховые подушки.

– Миша, я же тебе говорю! Нельзя ведь! – уже строже повторила Хлопова, стыдливо натягивая на себя одеяло.

Михаил резко перевернулся на спину и, поднявшись на локтях, с нескрываемой страстью посмотрел на невесту.

– Когда хочется – можно!

– Ты сумасшедший!

Царь неуверенно улыбнулся, потом приблизил свое лицо к лицу Хлоповой и нежно взял ее за подбородок.

– Как странно это слышать! – прошептал он, обдавая ее жаром своего дыхания. – Знаешь, это я только с тобой голову теряю, потому что люблю тебя больше жизни!