Тень Голема

Огородники были всегда шумны и многолюдны. Имелась здесь своя достопримечательность – единственная в Москве церковь Харитона Исповедника, место паломничества обитателей как самого стольного града, так и его многочисленных посадов. Старая деревянная церковь парадным фасадом глядела на Хомутовку, главную улицу слободы, всегда заполненную народом, в то время как тыльная сторона была мрачна и пустынна, ибо выходила на заброшенное кладбище «московских немцев»[53], коих в Огородниках к тому времени осталось совсем немного. Вернее сказать, всего один, «немец» Андрюшка, выполнявший работу сторожа и пономаря полуразрушенной кладбищенской часовни. Остальные иноземцы Огородной слободы либо лежали здесь в качестве постоянных обитателей, либо переехали в другие, более подходящие для жизни места, коих в одной только столице насчитывалось с полдюжины.

На исходе второй стражи, между шестым и седьмым часом ночи[54], на иноземном кладбище в Огородниках объявилось трое, одетых в черные балахоны, с вышитыми на них серебряными черепами с перекрещенными костями. Полная луна, изредка выглядывающая из-за обложных облаков, еще с вечера затянувших небо Москвы, выхватывала силуэты незнакомцев, медленно бредущих среди каменных крестов и мраморных надгробий, испещренных буквами нерусского алфавита. Откуда-то из глубины кладбища доносился монотонный бой большого колокола и слышалось тихое песнопение, странным образом похожее на латинский хорал. Кто мог среди ночи петь на кладбище духовные песни, оставалось только догадываться. Грозовое ненастье, холодные порывы ветра и стелющаяся мгла на перемежающемся фоне полной луны создавали ощущение тревоги и нереальности всего происходящего. Оттого казалось, что незнакомцы не шли, а парили в воздухе, словно бестелесные тени, окутанные хлопьями густого тумана, клубящегося над землей. Продолжалось это до тех пор, пока один из некромантов, шедший сзади, не споткнулся об обломок кирпича, лежавшего на тропинке, и с диким воем человека, отбившего себе ногу, не завалился в кусты бузины, растущей на обочине.

– Какого беса? – заорал он вполне себе по-русски, скидывая с головы огромный бесформенный куколь. – Ни зги не видно в этом мешке!

Два других некроманта, шедших впереди, услышав мольбы о помощи, резко остановились, скинули свои капюшоны и, переглянувшись, поспешили к лежащему в кустах товарищу. Луна – до того момента весьма условно обозначавшая силуэты ночного кладбища, – словно проявляя особый интерес к посетителям, пронзила своими лучами царящие вокруг сумерки, пролившись на землю потоком холодного серебряного света, достаточного для того, чтобы увидеть лица незваных гостей.

– Какой дуботряс тут кирпичи разбросал? – вопил пострадавший, в котором, несмотря на причудливые одежды, легко узнавался главный судья Аптекарского приказа и ближайший родственник государя, кравчий с путем Михаил Михайлович Салтыков.

– О! Мои мозоли!

Из глаз Салтыкова текли самые настоящие, непритворные слезы.

– Мой принц, имейте мужество! – с ужасным акцентом произнес один из склонившихся над ним некромантов, которым оказался прославленный врач и чародей Артур Ди. – Мы почти пришли.

– Так больно же! – скулил Салтыков.

– Понимаю, – кивнул головой Ди, помогая царедворцу подняться на ноги, – но надо спешить. Церемонию нельзя прерывать. Об этом вам и сэр Эдвард скажет!

Спутник Артура Ди, знаменитый медиум и некромант Эдвард Келли, все это время стоял рядом, едва удерживаясь от смеха. Происшествие с Салтыковым казалось ему невероятно забавным. Услышав обращение партнера, он нахмурился, сделал круглые глаза и солидно кивнул головой.

Процессия возобновилась. По-прежнему монотонно бил церковный колокол, чей-то нежный голос тихо распевал хоралы на незнакомом языке. Ди и Келли торжественно ступали впереди, а за ними, охая и хромая, плелся Михаил Салтыков. Впрочем, на сей раз путь их оказался недолгим. В самом центре иноземного кладбища стояла полуразрушенная капелла, более походившая на просторный каменный сарай с крохотной башней-колокольней на фасаде. Тяжелая, обитая железом дверь капеллы была распахнута настежь. Изнутри струился мягкий золотистый свет, добавлявший полнолунию морок потустороннего, неземного мира, с вероятностью находившегося за границей светового круга.